Словом, погода не слишком мешала семейству Кириенко обосновываться на новом месте. К весне два просторных сруба были полностью готовы, оставалось только накрыть их крышами, вставить рамы и двери, настелить полы с потолками. Отделочные работы только кажутся второстепенными, а на деле требуют и большего мастерства, и большего времени. Поэтому-то братья так торопились: весной некогда будет.

Но какой мягкой ни была первая их зима, она была серьезным испытанием для людей, привыкших к более теплому климату. Постепенно таяли запасы продовольствия в амбарах. Все тоньше становился слой сена и соломы, покрывавших конюшню. Каждый день солнце вставало все раньше, но мороз отступать не собирался, не зря ведь говорят в народе: солнце – на лето, зима – на мороз.

Чувствовали это не только люди и скот, но и сами таежные обитатели, ближе и ближе подбиравшиеся к человеческому становищу. Им тоже становилось все голоднее и голоднее, и они рассчитывали поживиться чем-нибудь возле человеческого жилья.

В конце февраля в окрестностях Алексеевки появились волки. Сперва рассказы о том, что их видели в тайге, воспринимались как выдумка. Над теми, кто об этом говорил, посмеивались, подтрунивали. Но когда их ночной вой стал слышен в самой деревне, смешки сразу прекратились. И даже когда ты сидишь в теплой землянке, куда никакому хищнику не пробраться, волосы встают дыбом при звуке волчьего протяжного завывания. Жутко представить себе, что в темноте, под призрачным лунным светом эти голодные хищные звери как хозяева разгуливают по дворам, заглядывают в срубы, рыскают вокруг амбаров и конюшен. Старшие, понятно, более всего опасались за скотину: не будешь ведь ночи напролет дежурить около сараев, где содержится скот. Дети же боялись волков как таинственную, страшную опасность, которая в темноте приходит из лесной чащи, чтобы утром бесследно раствориться, улетучиться.

Несколько раз волки пытались пролезть в сарай, где находились лошади и прочая живность семьи Кириенко. Пока это не удавалось: стены из сена были достаточно толстыми и слежавшимися. И все-таки, разглядывая их следы вокруг жилища, Павел испытывал жгучее желание отомстить непрошеным гостям, которые при случае не пощадили бы ни его, ни домочадцев, ни скотину. Когда же утром он увидел, что волки пытались лапами разгрести солому, заслонявшую вход в конюшню, терпение его лопнуло: сколько можно ждать опасности – не лучше ли пойти ей навстречу. Зарядив берданку и одевшись потеплее, он спрятался в сарае вместе с лошадьми и курами, рассчитывая подстеречь кровожадных хищников.

Когда все в землянках угомонились и наступила полная тишина, Павел стал чутко вслушиваться в ночные звуки. Сначала он не слышал вообще ничего. Пришлось прокопать в стене две дыры, чтобы все-таки рассмотреть, что же происходит там, на улице. Однако и глаза отказывались видеть что-либо в кромешной тьме. Казалось, все заснуло в мире, ни звука, ни проблеска. И только один из коней, Серко, вроде бы проявлял беспокойство, мотал головой, напряженно озираясь по сторонам. Павел продолжал всматриваться в ночь, вслушиваться в безмолвие. Но все было тихо, спокойно; Павел разомлел в тепле, которое шло от дыхания скотины: он то приникал к своим бойницам, то откидывался в угол, на мягкую солому. В конце концов сон сморил дозорного, глаза сами собой закрылись, и в сновидении предстали картины его юности, малоросская природа, вечерние гуляния парубков и дивчин под крупными августовскими звездами.

Он очнулся от жесткого, испуганного лошадиного храпа. Оба коня беспокойно переставляли ноги, уши настороженно стояли, они фыркали и вздрагивали всем телом. По всему чувствовалось, что там, за сенными стенами сарая, творится неладное. Павел поднялся, взял берданку и глянул в дыру…