– Федор! К тебе кадеты пришли на прием. Зачеты будут сдавать. – Пробасил он в туман барака и захохотал, довольный шутке.

Федор Федорович «принимал» нас в самом углу барака, где было его место, хотя здесь тоже приходилось дышать тем же затхлым воздухом, что и во всей казарме, но, казалось, что приветливая улыбка и добродушие хозяина делали эту его часть жилища все же чище и светлее.

Он усадил нас на нары, аккуратно покрытые стареньким байковым одеяльцем, сам примостился, напротив, на постели соседа, который тактично юркнул куда-то при нашем появлении.

Однако на верхних настилах нар кто-то возился, сопел. Иногда оттуда с любопытством свешивалась голова в треухе с завязочками.

– Простите меня за то, что я не пришел по вашему приглашению… – Начал Федор Федорович, но мне не хотелось, чтобы он оправдывался, будто в чем-то виновен и я перебил его:

– Да вы и не обещали ничего, так, что и прощать не за что!

– Я собирался к вам, в гости, но, конечно же, не за сапогами, очень уж я одалживаться не люблю, а так – для визита вежливости. Однако, к нам в барак неожиданно заявилось начальство, а это бывает не так уж часто. И пришлось мне, как дипломату, сглаживать острые углы и быть переводчиком с русского на русский и посредником между этим начальством и нашими строптивцами. У меня было опасение, что они могли бы доброе дело испортить и себе еще в изоляторе место забронировать.

– Какое же это, «доброе дело»?

– Пообещал заместитель начальника лагеря через несколько дней нас из этой вонючей парилки перевести в другой барак. А эти «несколько дней» нужны им для того, чтобы произвести там небольшой ремонт. И от нас он еще просил помощь оказать строителям за счет своего личного времени. Понимаете: нас просили о помощи! Это уж что-то новое в системе лагерей! Или этот офицер новичок здесь, или он просто кокетничал с нами…

– Тогда мы поздравляем вас. В этом аду жить ни одного дня нельзя! Здесь просто опасно не только для здоровья, но и для самой жизни. Если только вас не затопит, то… – Запричитал Вася

– То умрем сами от туберкулеза? – Подхватил неоконченную фразу Федор Федорович. – Вы поверьте, юноша, что человека не так легко уничтожить, если конечно не убить просто дубиной или не застрелить из русской трехлинейной образца 1898 года. Человек живуч, как таракан. Может быть, кто-нибудь из нас и умрет. Может и половина передохнет. Ну, недосчитаются они десятка – второго заморышей. Так для них это не имеет никакого значения. Даже наоборот – избавятся от «нахлебников» – как они нас называют прямо в глаза. Но ведь «актировка», как таковая останется все равно! И никакой ответственности никто не несет. Не позовут же никого к ответу. Подумаешь – в отчетности для статистики из одной строчки показатель перенесут в другую. А, кроме того, молодые люди, заметьте, что здесь еще совсем не ад! Во многих лагерях нашей Великой Родины условия проживания нашего брата ничем не лучше, а бывают и намного хуже тех, чем мы имеем в этом бараке! В этих лагерях, благодаря тому, что тут живут шахтеры, условия жизни все же лучше, чем в других местах! А в брезентовых палатках на морозе каково? – А живут ведь и не все вымерзают! А в избах, где и топить приходится «по-черному»?

– А вам во многих местах приходилось бывать?

– Да, за шестнадцать лет на казенных харчах – во многих местах. Если вычесть два года по пересылкам да по следственным изоляторам, остальные – четырнадцать – по лагерям и больницам. Так, что видел и испытал на себе уже всякое.

– И где же условия жизни были самые – самые?

– Из того, что я видел – «самые-самые» были на северном Урале. Там и жилье – хуже и не придумать, и зима сама по себе холоднее, чем здесь, а еще – самое главное – чувство полной обреченности у людей – там радиевые рудники, а ведь близость к радию – это медленное умирание!