Я знать не знал тебя такой счастливой,
а может, грусти разглядеть не смог.
Звенел октябрь!.. И опадали листья…
И радость зайчиком от солнца на щеках.
И сердце маленькое дёргалось, как в твисте,
и право, не нуждалось в языках,
ведь новый вечер вышивал на пяльцах
берёзовые белые стихи…
Теперь сидишь. Не слушаются пальцы.
И нюхаешь дарёные духи.
Но ты же ждёшь! И пусть с того не проще —
дождись во сне, спросонок закричи, —
придёт апрель – и горло заполощут
водою талой сонные ключи.
Так почему однажды станет пусто,
так отчего в груди застыл комок?..
А я не знал тебя такою грустной,
а может, счастья разглядеть не смог.
9.02.1976, вечер
«Ты меня не ревнуй, …»
Ты меня не ревнуй, —
ведь тебя ревновать не могу я,
потому что единственным
назван тобою другой, —
так давно я стихов
никому не писал и другую
не назвать мне сейчас,
как бы я ни хотел, дорогой.
Водопадом волос
ты как прежде укрой мои плечи, —
вспомню, милая, всё
и пойму всё, певунья моя,
и согреет нас вновь
только нами завещанный вечер
в этом мире холодном,
в котором лишь ты есть да я.
12.04.1977
«Уезжай. Но тебе…»
Уезжай. Но тебе
от меня никуда уж не деться.
Не сознаться иль просто
понять нынче не было сил,
как безмолвно вернул
я твоё убежавшее детство
и три года тайком
на руках твою душу носил.
Ты не знаешь сама,
что иного с тех пор мне сказала.
Не приняв, не звала,
но ждала, как всегда, уходя.
Перепутались рельсы
в ночи у пустого вокзала
и вагонные окна
смахнули слезинки дождя.
То, чего не предашь,
на храненье доверил, не более,
позабыв, как смешно
доверять потайные ключи, —
то, что в жизни земной
кто-то счастьем зовёт,
кто-то – болью,
мне дороже всех благ,
что когда-либо я получил.
…17.04.1977
«Возвращаться не просто…»
Возвращаться не просто.
Но опять на беду
на чужой этот остров
с Петроградской бреду,
и невидимый кто-то
остановит меня
возле клиники Отта,
средь февральского дня.
Память – плетью по язве,
и не спрятать лица.
Боже праведный, разве
ты не ведал Отца?..
Все отсюда мы вышли,
но, в конце-то концов,
встречи ждут со Всевышним
дети позже отцов.
Оклеветана повесть,
порастает быльём…
Но не сгину я – то есть
будет жить моя совесть
после – в сыне моём.
…8.06.1989
«Поговори со мной, поговори…»
Поговори со мной, поговори.
Не закрывай глаза, – я рядом, рядом.
Пусть сумрак не тревожат фонари
и шёпот улиц замечать не надо.
Двенадцать лет я не пишу стихи,
годами я невысказанным болен
и жизнь впустую прожил поневоле,
что впору мне замаливать грехи.
Ты, только ты мой рок отводишь прочь.
Не отвернёшься – чувства не остынут.
И лишь моей не станет наша дочь,
ты мамой моему не станешь сыну.
Как долго, долго я тебя искал!..
Войди в мой мир, как входят в дом и властвуй,
чтоб утро начиналось твоим «здравствуй!»
и губ прикосновеньем у виска.
Пусть годы-люди промелькнут гурьбой, —
я твоего покоя не нарушу.
Но чтоб болеть со мной одной судьбой,
в мою без веры высохшую душу
своей любовью двери отвори
и ты одна поймёшь, что мною движет.
Родная, сядем ближе, станем ближе.
Поговори со мной, поговори.
…19.06.1989
«Я вижу всё чаще и чаще…»
Я вижу всё чаще и чаще:
осевшее небо во мгле,
под долгим дождём моросящим
меж будущим и настоящим
иду я по скользкой земле.
Один я и негде укрыться,
и нет ни пути, ни огня,
везти не берётся возница
и лишь безразличные лица
преследуют всюду меня…
Прозрение многих ко многим
приходит к нам только теперь.
К реальности надо быть строгим:
товарищ потерян в дороге
и нет тяжелее потерь.
Движение необратимо —
мы верили, дух затая.
Иду, – а дорога, вестимо,
пытается неотвратимо
вернуться на круги своя.
…30.06.1989
«По наказу лицемеров сытых…»
Н.Ш. и другим воинам-«афганцам» —
моим бывшим пациентам.
По наказу лицемеров сытых,