Петр, устав от ее назойливого голоса, поднялся во весь гигантский рост.

– Что о доме моем заботишься – спасибо! Да токмо ныне сам я здесь! Чем причитать, неси киселю! Триста лет росинки маковой во рту не было!

Подняв голову, женщина открыла было рот, но так и не смогла ничего произнести, а только стояла и смотрела.

– Иди-иди, послужи царю.

Тут и две другие сотрудницы подоспели, что-то стали шептать, показывая на Петра.

Хранительница памяти царя недоверчиво замахала руками, покрутила головой, а когда внимательнее взглянула на портрет, открыв рот, уставилась на оригинал.

– Тебе что, милей со мной усопшим? – усмехнулся Петр.

Ноги бедной женщины подкосились, она обессилено опустилась на скамью. Подруги засуетились и кинулись к ней, забыв обо всем.

– Петр Алексеевич, – заговорщицки произнес Иван Данилович, – нам лучше уйти. Вот вы, – выбрал он кого-то из толпы, – машите на даму, а мы – за водой. Расступитесь, граждане, дайте воздуху! Поглядите на них, каждый норовит глотнуть побольше, а женщина там задыхается.

Выйдя из музея, он крикнул новому знакомому:

– Эй, водитель, заводись скорее!

– А я уже завелся!

– Да не ты! Драндулет свой заводи, знаешь, какая буча сейчас начнется! Петр Алексеевич, да что ж вы пешком-то?

Петр действительно быстро удалялся в сторону Петропавловской крепости. Ему хотелось побыть одному, оценить перемены, погрузиться в прошлое, осмыслить, что произошло этим утром.

Он шел, ступая по асфальту, и видел многоэтажное здание с флагом, дома в глубине, а в памяти всплывали когда- то возведенные здесь дворцы его сановников. Особняки генерала Шипова, канцлера Шафирова, хоромы князь-папы Зотова. А тут стоял домина Головкина, ох и прижимист был! Все камни с крепости Ниеншанц к себе на дворишко приволок. Аж до Невы замостил. Петр хмыкнул. Его всегда удивляла безграничность людской жадности. Он-то час на первое место интересы страны ставил. Все же в первую голову о своем кармане думали, а потом уж о государевой казне.

Вдруг сердце Петра забилось сильнее. У берега он увидел корабль. Резная фигура русалки изогнулась в носовой части, на палубе возвышалось три мачты.

«Благодать», – прочитал Петр название судна и остро почувствовал, как соскучился по штурвалу, морскому ветру, бьющему в лицо, по соленым брызгам, покрывающим одежду и застывающим на усах. Он забыл: и что с ним, и в каком он времени, – так захотелось ощутить качку под ногами, увидеть нос корабля, разрезающего волны, что он еле удержался, чтобы тут же не взбежать наверх по трапу.

Паруса, правда, были спущены. Это не остановило Петра. Он прибавил ходу, еле сдерживая нетерпение. Подойдя ближе и разглядев надпись «Ресторан», крякнул от досады.

– Плавучая ендова, лохань со жратвой, а не корабль. Жалею, друже, судьбу твою – толстые зады видеть заместо стран иных! При мне б тебя другое ожидало!

От размышлений монарха отвлек звук клаксона. Неугомонный Иван Данилович выскочил из машины и поравнялся с Петром.

– А вон через реку Летний ваш дворец виден за деревьями и Летний сад там, что вы разводили.

Петр обошел его и прибавил ходу. Иван Данилович остановился в растерянности.

– Да отстань ты от него! – высунулся из окна водитель. – Одному ему надо побыть! Садись. Тебя звать-то как?

– Иван Данилович. А вас?

– А меня Толик. Чего ты за ним бегаешь? Пусть себе идет!

– Как идет? Вы соображаете? Он вмиг в какую-нибудь историю влипнет! Современности ж не знает!

– Слушай, кончай уже! Кино, что ли, снимаете?

Иван Данилович поперхнулся от возмущения.

– Вы что, не поняли? Настоящий он, не артист никакой! Он – Петр Великий, тот самый.