Он даже не предполагал, что раздвоенность его личности может быть столь сильной. Пробудившийся внутри его Джейсон Борн оставался абсолютно хладнокровным, превратившись в бесстрастного, стороннего наблюдателя. Его взгляд, словно объектив бездушной видеокамеры, зафиксировал следующую картину: Алекс Конклин и Мо Панов лежат на пестром персидском ковре с простреленными головами. Крови вытекло так много, что ковер уже не в состоянии впитать ее, и она образовала лужицы на лакированном паркете. Эти лужицы поблескивали, значит, кровь была совсем свежей.

Мертвые глаза Конклина смотрели в потолок. Лицо его было красным и злым, словно вся желчность, которую он долгое время удерживал внутри себя, в последний момент выплеснулась наружу. Голова Мо была вывернута под неестественным углом, как если бы мужчина обернулся в ту самую секунду, когда его лишили жизни, и он, будто подрубленный, рухнул на пол. Его лицо исказила гримаса страха – перед тем как расстаться с жизнью, он, должно быть, успел увидеть подкравшуюся к нему смерть.

«Алекс! Мо! Господи… Господи всемогущий!» В душе Бона прорвалась какая-то плотина. Он упал на колени, обезумев от горя и отчаяния. Алекс и Мо – мертвы! Их безжизненные тела лежали на расстоянии вытянутой руки, но он все равно не мог в это поверить. Ему уже никогда не поговорить с ними, не попросить у них совета. В мозгу Борна одно за другим всплывали воспоминания о том, что их объединяло: беззаботные часы совместного досуга, минуты, наполненные опасностью и грозящие внезапной гибелью, и, наконец, ощущение уюта, спокойствия и близости, возникающее, когда опасность миновала. Оборваны две жизни, и позади не осталось ничего, кроме ярости и страха. С жуткой необратимостью дверь в его прошлое захлопнулась – теперь уже навсегда. Им обоим – и Веббу, и Борну – хотелось плакать. Борн держался лучше. Отстраняясь от истеричной эмоциональности Вебба, он делал все, чтобы ни одна слезинка не вытекла из его глаз. Слезы были роскошью, которую он не мог себе позволить. Сейчас главное – подумать.

Отбросив в сторону эмоции, Борн стал деловито осматривать место преступления, дотошно фиксируя в мозгу мельчайшие детали, пытаясь воссоздать картину того, что и как здесь произошло. Он подошел поближе к телам, не забывая о том, что ни к чему нельзя прикасаться, и тем более – наступать в лужи крови. Алекс и Мо были застрелены, и оружие убийства – в этом не могло быть сомнений – лежало на ковре между их телами. Каждый из них получил всего по одной пуле. Было очевидно, что работал профессионал, а не случайный грабитель. В мертвой руке Алекс все еще сжимал сотовый телефон. Судя по всему, в тот момент, когда его убили, он либо пытался кому-то позвонить, либо с кем-то разговаривал. Не исключено, что это произошло как раз в тот момент, когда Борн пытался дозвониться ему из Джорджтаунского университета. Не успевшая свернуться кровь, не остывшие еще тела – все это говорило о том, что несчастные были убиты не более часа назад.

Внезапно ход его мыслей нарушил слабый звук, донесшийся откуда-то издалека. Полицейские сирены! Борн выбежал из кабинета и бросился к центральному окну холла. На подъездную дорожку выруливали, похоже, все полицейские машины штата Вирджиния – с включенными мигалками и сиренами. Борн оказался в мышеловке – в доме, где лежат два трупа, – и без какого-либо алиби. Его подставили! Он ощутил, как ловко расставленная ловушка захлопнулась за его спиной.

Причудливые кусочки головоломки стали складываться в его мозгу в единую картину. Мастерские выстрелы, сделанные по нему в студенческом городке, были предназначены не для того, чтобы убить его, а чтобы направить в нужную сторону, заставить приехать к Конклину. Но Конклин и Мо к этому времени уже были мертвы. И кто-то все еще находился здесь, слушая и наблюдая, чтобы вызвать полицию сразу, как только сюда заявится Борн. Кто же все это устроил? Тот самый человек, который стрелял в него в кампусе?