Андрея похоронили вполне достойно: дед постарался неожиданно для всех, хотя и, как всегда, не прилагал к этому никаких усилий
– просто пришёл выразить соболезнование дочери.
…Во дворе больницы, где помещался морг, до его приезда
не было никого. Одиноко стояла у входа крышка гроба. Самая
дешёвая. Даже цветов не было, если не считать нескольких гвоздик, которые держала в руках Тамара. Женя стоял рядом с ней и смотрел
на подходившую к ним девочку с цветами – Женю. Так и стояли, пока неожиданно не появился во дворе Григорий Новиков с женой.
За ним во двор въехала чёрная «Волга», из которой вышел человек
в костюме и подошёл выразить соболезнование.
– Серов, Фёдор Иванович, – представил дед своего друга.
– Мои соболезнования, – сказал Серов Тамаре. Потом обернулся к Жене. – Так вот ты какой… герой…большой стал… —
посмотрел на него выразительно, погрозил пальцем, похлопал по
плечу.
Постояли.
81
Дед отвёл друга в сторону, и что-то говорил, раскуривая свою трубку. Тот согласно кивал, потом пошёл к своей машине и включил рацию.
…Спустя полчаса двор перед больницей выглядел совсем иначе.
И крышка гроба стояла уже другая. И несколько венков рядом.
И какие-то люди с цветами. И все подходили выражать соболезнование. Не только Тамаре, но и Новикову и его жене. Многие даже
сначала ему, и только потом – дочери.
Подошёл доктор Зуев, когда-то оперировавший Женю, – человек со шрамом. Ему одному она ответила на соболезнование, даже
улыбнулась.
– Видишь, доченька… слава богу… Всё, как у людей… Хоть
пусть уйдёт с миром… – растрогалась Ангора.
Дочь не отвечала.
Подъехал катафалк.
Тамара была тронута поступком отца, но было ей как-то неловко за этот спектакль. Так и сказала матери, когда во двор заехали
два гаишника на мотоциклах:
– Скажи ему… Может, хватит… театр устраивать..?
Дед стоял чуть поодаль, дымил своей неизменной трубкой и
смотрел на двор, полный людьми, и думал о чём-то своём.
Грянул оркестр…
Школа. Актовый зал.
На собрании Вадим зачитывал решение бюро:
– …Бюро комсомольской организации школы, учитывая рекомендации, данные Евгению Ангелину, а также его личные… действия, направленные на исправление допущенных ошибок, считает возможным рекомендовать его… для вступления в славные
ряды ленинского комсомола…
Проголосовали под бурные аплодисменты.
Особенно старались Диман с Викой.
Котельная.
…Обмывали комсомольский билет Жени там же, где состоялась
экзекуция над комсомольским лидером.
Угощал Женя. Все пили водку – и Диман с Зубом, и даже при-глашённые по этому случаю Вика с подружкой. А о двух Зубовских
приятелях – и говорить нечего. Те сразу взялись за стаканы. Видно, 82
дело было привычное. Только Женя не пил.
–
…Ну, будем, – сказал один из них.
– За удачу, – сказал другой, похожий на душегуба.
Выпили. Женя налил по второй.
– …У него ноги подкосились, как увидел секатор… – смеялся Зуб.
– …Пидорас – неправильно… правильно – педераст.., – под-ражая Вадиму, говорил Диман.
Смеялись.
– Грамотный он у вас, – сказал Душегуб. – Далеко пойдёт… —
Встал, кивнул товарищу: – Пошли, что ли, Санёк? Дело у нас
важное…
Они ушли. И Зуб с ними.
– Ты чего нос повесил? – спросил Женю Диман.
– Да так… ничего…
– Ему, наверное, секретаря жалко, – сказала Викина подружка.
– А что его жалеть? – не оценил юмора Диман. – Такой никого не пожалеет… Давить надо таких, не то что пугать…
– Противно как-то… – произнёс тихо Женя.
– Да ну его, забудь, – сказала Вика. – Потанцуем?
Диман включил магнитофон и пригласил на танец подружку Вики.
Женя остался на месте. Тогда Вика, не говоря ни слова, подсела к нему поближе. Потом, всё так же молча, обняла его. Он отвёл её руки, отстранился слегка, посмотрел виноватыми глазами.