На его глазах выступили слезы, но это были слезы и печали, и радости. Он улыбался, и в этой улыбке была вся его жизнь, весь его опыт. Он научился одинаково благодарно принимать от судьбы как добро, так и зло. И не всегда человеку под силу различить, что именно является хорошим, а что плохим. Ведь без одного не было бы и другого. Он это понял, возблагодарил Бога за свой тернистый путь и смиренно ждал того, что еще ему уготовано.

– Нет новостей о твоем сыне? – спросил я, пытаясь повернуть беседу в другое русло.

– Я больше не отправлял запросов в совет ветеранов, все равно они уже мне не отвечают. Но я чувствую его в этом мире. И девочки сказали, что там его нет. Иногда во сне я пытаюсь с ним связаться, но он еще слаб в изучении знаний моих предков. А возможно, даже и не пробует пробудить в себе то, что я ему передал, ведь это выглядело скорее как шутливая традиция, чем непознанная правда.

– Я уверен, что если он жив, то вы обязательно встретитесь.

– Мы с ним встретимся в любом случае, даже если наши жизни оборвутся, – утерев слезы, сказал мой духовный наставник. Он встал и уверенной походкой, обходя все углы, прошел в свою комнату. – Перед дорогой я хочу выпить с тобой травяной отвар. Он придаст тебе душевных сил и спокойствия, – донесся оттуда его голос. – А пока можешь напоследок пройтись по галереям и вспомнить, каких усилий нам стоило собрать все это в одном месте.

Тем временем мой спутник, слушавший наш разговор, при этом осматривая столь любимый им музей, решил напомнить о своем существовании.

– Скажи, чтобы он не пугался того, что они все реже и реже приходят к нему. Это нормально. Они его не покидают, пусть не боится этого. Просто в том мире свои законы, и чем больше он успокаивается, тем легче им. Ему не надо винить себя за то, что он думает о них не с такой сильной болью, которая была раньше. Его раны затянулись уже давно, теперь пришла пора реже вглядываться в свои шрамы. Он делает доброе и правильное дело, они мне сказали, что ему еще многое уготовано в этой жизни.

– Они? – переспросил я шепотом, подходя к нему в соседний зал. – Ты общаешься с его семьей? Я думал, он просто начал понемногу сходить с ума.

– По такой логике ты уже давно неизлечимо болен шизофренией в терминальной стадии, – засмеявшись, сказал он. – Вдумайся в свои слова. Тебе кажется, что старик, разговаривающий во сне со своей погибшей женой и двумя дочерьми, сошел с ума. Но при этом ты уже много лет сам разговариваешь с невидимым для остальных мужчиной, которого считаешь то своим даром, то проклятием.

– Да я и не отрицаю, что в каком-то смысле я психически нездоровый человек. Я много читал про это в свое время. У меня просто раздвоение сознания: ты – в моей голове, тебя не существует. Я не верю в потусторонний мир с призраками, не верю в его ритуалы, не верю, что где-то есть некий Высший Разум, который допустил то, что произошло с нашей планетой. Мы развиваемся согласно объективным законам мироздания. На планете накопилась критическая масса ненасытных паразитов – и она сбросила их с себя как пушинку. Точнее, мы сами себя отбросили назад, и еще не известно, восстановимся ли мы вообще. Не удивлюсь, если в наш мозг просто заложена программа самоуничтожения. Мы своими же руками регулируем природный баланс. Через тридцать лет не останется и следа от Большой Войны. А через триста о ней и вовсе могут забыть. Возможно, мы уже не первые, кто проходит по спирали мироздания. Со временем и твоя природа будет объяснена. Поймут причину, почему у тебя свое мнение, зачастую отличающееся от моего. Поймут даже то, каким образом ты можешь отдаляться от меня, а потом описывать в подробностях те места, которые я никогда не видел. Мозг настолько сложен и не изучен, что я уже ничему не удивлюсь. Но до сегодняшнего дня ты никогда не говорил ни о чем мистическом, а сейчас заявляешь, что общаешься с его погибшей семьей?