Ах, Шлык, Шлык… Угораздило же тебя соблазниться чаркой водки с утра пораньше. Вот и расплачивайся теперь собственной шкурой. Хорошо, Гриньку с собой не взял на расчет: пожалел – уж больно сладко спал парень перед вечоркой с девками. А то бы и ему всыпали. Вон отца порют – только плеть свистит…
Со Шлыком и целовальником обошлись на съезжей несравнимо круче, чем с Вогулом, хотя тоже без крови. Степан выдержал порку стоически. Сам встал, оделся, поклонился приставу. А вот целовальник взвизгивал после каждого удара, на семнадцатом затих – обеспамятел. Пришлось приводить его в чувство, окатив водой из ведра.
…Вогул и Шлык брели по пыльной улице.
– Попомнит меня губернатор, – мрачно сказал Григорий. – На узкой дорожке нам не разойтись.
– Да ладно тебе, Вогул, – уныло откликнулся Степан. – Учили-то за дело. Нашему брату, значитца, волю дай – все пропьем. Музда[2] нам надобна, музда.
– Эх, ты, темрий[3]! – усмехнулся Вогул. – Узда ему надобна, а не воля вольная. Я, Степан, вдосталь ее хлебнул, воли-то, и ничего, не пропил. И не генералу учить меня уму-разуму… Я – сам себе генерал. В умных-то странах так живут.
– Так то – в умных… – вздохнул Степан. – А все ж таки ты губернатора не трожь. Он здесь всего-то год с прибытком, а столько доброго изделал…
– И чего же он такого доброго сотворил? – ядовито спросил Вогул. – То ли я не знаю! О тюрьмах позаботился, лес запретил рубить, собрался пристани на Оке устраивать… Так он по должности обязан о том заботиться. За это его благодарить?!
– А почему бы и нет? В тюрьмах тоже небось не свиньи обретаются. И леса изводить – чего хорошего? И пристани, значитца, надобны. А мостовые в городе – разве ж не лепо? А еще, люди сказывают, он царю писал супротив крепостной повинности и помещиков тульских звал подписаться…
– И что, нашлись дураки?
– А и нашлись! Князья Голицыны, Норовы, кто-то еще… Только, значитца, мало их. Царь, навроде, ответил: вот ежели б все подписались, он бы крепостных освободил…
– Ежели бы да кабы, да выросли бы во рту грибы, то был бы не рот, а целый огород. Мало ли обо что языки мочалят– разве можно всему верить?
– Люди зазря говорить не будут, – упрямо сказал Шлык. – Вона, сказывают: царь нашего генерала надо всей Сибирью начальником ставит.
– Бедная Сибирь! – скривился Вогул.
Глава 4
В тот же вечер, ближе к полуночи, губернатор Муравьев не спеша облачился в парадный мундир, проверил ордена, пристегнул генеральскую полусаблю, перед зеркалом выправил на голове треуголку с плюмажем. Екатерина Николаевна и Вагранов придирчиво осмотрели экипировку, расположение орденов на мундире. Их было немало: две степени Святой Анны – с бантом и императорской короной, две степени Святого Владимира (один с бантом), полный Святой Станислав (один с короной) да серебряная Георгиевская медаль и знак отличия за военное достоинство…
– Иван, как ты думаешь: может, мне вместо полусабли золотую шпагу наградную взять? – раздумчиво спросил губернатор.
– Оно бы, конечно, лучше. Сабля – по чину, а шпага – за храбрость! С самим императором говорить, – по моему разумению, особая храбрость нужна, – осторожно отозвался верный наперсник.
Екатерина Николаевна не поняла, о чем они говорят, и переводила вопросительный взгляд с одного на другого. Муравьев заметил и засмеялся:
– Мы говорим, не стоит ли на всякий случай защититься, – пояснил он по-французски жене. – С помощью золотой шпаги.
Муравьева оценила шутку и тоже засмеялась.
– Ви объязательно верньотесь победителем, – старательно выговорила она. – Так, Иван?
– Так точно, матушка Екатерина Николаевна! Генерал вернется только со щитом!