– Да, ты считаешь врагами нас, но мы несем вам освобождение от рабских оков большевизма, конечно, при этом гибнут невиновные, такова война, ничего не поделаешь, дружок. Когда подрастешь, ты сам все поймешь. Так что скажешь, будешь бороться за великую Россию в рядах нашего славного вермахта?

– Как вы себе это представляете? Убивать женщин и детей? Жечь дома со стариками? Нет, не стану, можете пристрелить, – фыркнул я, не понимая расположенности немца. – Да и хватает у вас такого отребья.

– Ты прав, для этого у нас хватает материала, – хитро улыбнулся немец и продолжил: – Ты только что видел сам, что не все бывшие граждане страны Советов любят эту самую страну. У нас есть и другие направления, в которых ты сможешь быть полезным своей новой стране.

– Я вас не понимаю, – покачал я головой. Нет, разум мне подсказывал, конечно, чего от меня хотят, но я в это не верил. Хотелось жить, я только недавно получил новый шанс, молодое тело, и что, теперь просто сдохнуть? Не хочу умирать, да простят меня все, кто об этом будет знать.

– Поймешь, если не дурак, – фыркнул немец беззлобно.

Начало сентября тысяча девятьсот сорок второго года, где-то в развалинах Сталинграда

– Ты погляди, Петро, совсем у немчуры с солдатами беда, мальчишек уже на фронт забирают! – два чумазых, заросших многодневной щетиной солдата разглядывали в узкую щель импровизированного укрытия ползущего в их сторону мальчишку.

Мальчишка хоть и был одет в какое-то рванье, но с автоматом в руках походил на диверсанта, если бы не одно «но». Это действительно был мальчишка, лет двенадцати-четырнадцати, заподозрить его в службе на врага сложно. Лицо пацана, испачканное сажей и грязью, но даже сквозь нее заметно, что очень молодое, портил большой шрам через всю щеку до самого уха. Солдаты разглядели это даже на расстоянии. Из-за этого шрама он казался старше и страшнее.

– И куда он? Срезать? – второй, которого назвали Петром, медленно повел стволом винтовки в направлении ползущего пацана.

– Погодь, посмотрим, куда он, надо взять его да расспросить как следует, – боец отложил свою винтовку и так же ползком направился наперерез мальчишке. Не успел проползти и пары метров, как его товарищ окликнул его:

– Там еще, смотри скорее!

И правда, за первым мальчишкой показались еще двое. Все трое вооружены, и это уже не случайные прохожие или беженцы, укрывавшиеся до сей поры где-то в развалинах города. Эта троица явно здесь не просто так. Два бойца, обнаружившие ползущих в их сторону незнакомцев, старательно наблюдали за ними. А события в развалинах тем временем приобрели интересное продолжение. Достигнув стены ближайшего разрушенного дома, тот, что полз первым, неожиданно напал на своих товарищей. Такого бойцы даже в кино не видели. Трое мальчуганов сошлись в рукопашной, казалось бы, обычное дело, кто в детстве сам не дрался. Но не в этот раз. Это было больше похоже на избиение. Парень со шрамом на лице ударил автоматом одного, мгновенно выхватил нож и, махнув им так быстро, что было практически незаметно, уложил на землю обоих своих товарищей, ну или кем они ему проходились, черт его знает.

– Ты такое видел когда-нибудь? – у бывалых вояк волосы стояли дыбом. – Ребенок же, а убил двоих, даже не поморщившись, это как?

– Надо брать, – сглотнув вязкую слюну, давно хотелось пить, прошептал в ответ второй боец. – Чую, неспроста он тут появился…

Здесь, в Сталинграде, укрыться в развалинах было несложно, особенно в вечерних сумерках. Останки домов, редкие деревья, ограды заборов и палисадников, все это создавало огромные, труднопроходимые завалы. Солдаты двух армий, словно кроты или крысы, метались по этим развалинам в поисках возможности убить друг друга. Одни рвались к Волге, вторые всеми силами старались не допустить этого. Бои шли очень тяжелые. Проспект, улица, площадь – все было перемешано между собой, порой вообще угадывалось случайно, где и что находилось всего месяц-два назад. Весь город представлял собой огромный полигон, развалины, кучи строительного и прочего мусора, километры траншей и оврагов, пустынные участки, где еще недавно стояли десятки деревянных домов. И все это в каком-то страшном сером цвете, все вокруг – небо, земля, остатки строений, даже Волга – издали казалось одного цвета. Апокалипсис.