И мне, хрипя, стиснув зубы, пришлось подниматься.

Зачем меня заставили встать, стало ясно уже через минуту. На участок вытоптанной травы, который был нам вместо ринга, выскочил еще один парень. О, этого я помнил, один из «шестерок», что уже бил меня. Фриц что-то крикнул ему, и тот бросился ко мне сломя голову. Чудом увернувшись от прямого удара, я, продолжая кусать губы от боли, попытался встать в какое-то подобие стойки. И тут же получил удар в челюсть. Вашу маман, да сколько можно?! Меня что, сюда забросили вместо боксерской груши? Парень был старше меня, лет четырнадцати. Хоть сейчас за счет худобы мы и не сильно отличались друг от друга, но все же разница была заметна невооруженным взглядом. Прошлый удар я пропустил только потому, что не смотрел тогда на противника, еще думал о боли в паху, а вот теперь я о ней забыл. Новый удар был медленным и, казалось, летел до меня целую вечность. Перенеся вес на левую ногу, я убрал голову из-под удара и сам, оказавшись левее и ниже противника, выкинул руку вперед. Удар кулаком в кадык, даже моей, детской рукой, серьезный удар. Мальчишка как будто на стену налетел. Схватившись за горло, мгновенно оказавшись на земле, он хрипел и крутился, как уж на сковородке. А мне уже хлопали и кричали, требуя добить. Слава богу, что не пришлось этого делать, мальчишка внезапно, дернувшись всем телом, обмяк. Да, я убил человека, такого же как я ребенка, пусть и полного отморозка, который убил бы меня не задумываясь, но все же это был ребенок. Мне стало плохо и пошла рвота. Вместе с кровью из носа смесь была просто убойной. Немцы с отвращением гомонили, а ко мне подскочил появившийся как чертик из табакерки врач и увел меня. Уходя под руки доктора, я только и думал, как бы фрицы не запретили мне уйти.

Все обошлось. Более того, вновь приходили те офицеры, которые были у меня ранее. Хвалили. Мне было противно и стыдно, а эти гады нахваливают. Одно слово – фашисты! Я блевал два дня, казалось, кишки выйдут через рот, а они тут хвалят, суки.

Меня никуда не вызывали и вообще не трогали целую неделю. Я вновь залечивал раны, нос очень сильно болел. Павел Константинович, как мог, вправил мне его, но одна ноздря не дышит вообще, может, просто еще опухоль не сошла, а может, и канал закрыт смещенной перегородкой. Так же здорово болело в паху, хорошо хоть там опухоль сходила, и я мог нормально стоять и сидеть, а то сразу после драки и ноги вместе свести не мог.

Интересно, сколько так смогут развлекаться фашисты? Что это за часть вообще, почему их не отправляют на фронт, охрана лагерей, что ли? Меня пугали будущие бои с кем-то из старших парней. Они с легкостью идут на различные подлости, думаю, меня тут скоро просто забьют. Да и какой бы ловкий я ни был, силы у меня нет, по сравнению даже с четырнадцатилетними.

– Сегодня после ужина опять драться будут, тебя не вызывали пока, – Павел Константинович принес хорошие вести.

– Сегодня меня бы убили одним ударом. Не знаете, кто драться будет?

– Васька Лом сегодня будет, немцы приказали ему сегодня выходить, я сам слышал.

Васька Лом, это тот самый, за старшего в бараке. Точнее, один из двух. Именно он и его «шестерки» отправили меня в больницу. Отмороженный на всю голову, надеюсь, его сегодня покалечат, может, те, кого он прессовал и избивал, получат удовлетворение.

Как же ошибался Павел Константинович… Если б я заранее знал, что будет сегодня вечером, я, наверное, повесился. Ко мне в комнату ввалились двое пьяных немцев и приказали собираться. Куда, зачем, ответили легко: на бой. Вариантов у меня не было совсем, Павел Константинович сейчас там, на битве, некому за меня словечко замолвить. Вздохнув, начал одеваться. Осень наступала, по вечерам уже довольно прохладно. Штаны на два размера больше, такие старые, что кажется, я сквозь них вижу свои ноги. Курточка убогая, неудобная, похожая больше на пиджак от школьной формы, чем на куртку, да кепка, вот и все, что у меня было из вещей. Да и эти притащил Павел Константинович, понятия не имею, откуда. Наверное, с трупа, откуда еще здесь возьмется одежда. На ноги я надеваю драные кеды, мне выдали их, когда я согласился драться для немцев.