(Д. А. Кунаев, интервью. «Огонек». № 45. 1973).

Политическая риторика эпохи Л.И. Брежнева отличалась величавым спокойствием. Это выражалось в четком позиционировании иерархии общества: народ – партия – Центральный комитет – Политбюро – Генеральный секретарь – Ленин как символ государства. Слово «лично» выступает как индикатор сакральной позиции высшего руководителя страны. Нельзя не заметить регулярных уточняющих повторов в приведенном тексте: «настоящая, позитивная», «недостатков и упущений», «трезвый и обстоятельный», «способствовал и способствует», «всегда и во всем». Нарастающая сила музыкального звучания – крещендо – отчетливо прослеживается в перечислении властных структур страны. Отметим, что в риторическом плане перед нами красиво построенный сбалансированный текст, архитектоника которого ассоциируется с канонами религиозного дискурса. Вырождение такого текста приводило к появлению штампов.

Деформация языка в духовном общении проявляется как замещение этого общения его низкопробными копиями. Если ключевой функцией духовного общения является самовыражение, то видимость самовыражения – это заимствование, чужая речь вместо собственной. Это серьезная проблема всего мирового сообщества, а не только нашей страны. В академической, научной и художественной сферах общения такое коммуникативное поведение квалифицируется как плагиат. Распространение электронной формы передачи информации резко облегчает копирование чужих текстов. Размещение авторских текстов в открытом доступе провоцирует недобросовестных людей брать фрагменты этих текстов и выдавать их за свои. Защита таких текстов с помощью паролей и ограничения доступа к информации лишь частично спасает положение.

В сфере художественного творчества плагиат менее распространен, чем в других типах дискурса – отчасти потому, что научные и академические тексты в наше время стали массовым продуктом, а художественные в определенной мере сохранили свою уникальность или видимость уникальности. Существуют особые художественные жанры, состоящие в комбинировании существующих текстов – пастиш и римейк. Кроме того, авторское самовыражение может осуществляться в пародировании существующих текстов либо их переводе на другой язык.

Определить долю творческого содержания в том или ином художественном тексте весьма сложно. Так, например, автор может воспользоваться существующим сюжетом, не скрывая исходного текста, как это сделал Т. Манн в романе «Иосиф и его братья», или предложить свое развитие исходного сюжета, комментируя его, как это сделал М.А. Булгаков в романе «Мастер и Маргарита». В таких случаях нет оснований для того, чтобы говорить о профанизации исходного текста и деформации коммуникации. Спорным моментом для квалификации того или иного произведения как эрзаца является и ремесленный текст, например, в жанре дидактической мнемонической рифмовки или скороговорки. Граница между креативным и рутинным текстом весьма подвижна, и критерии для отнесения того или иного коммуникативного произведения к художественному либо какому-то другому дискурсу субъективны.

В эпоху А.С. Пушкина альбомные стихи рассматривались как поэтические тексты, а в наше время любой пользователь интернета может разместить в сети свои тексты под настоящим или придуманным именем. Читатель и критик могут определять художественный (или научный) уровень текста, степень его оригинальности и, если речь идет о произведении прошлого, степень влияния этого текста на творчество последующих авторов.

Анализ психологически релевантных признаков близких категорий креативности и эвристичности показывает, что к таким признакам относятся оригинальность замысла и богатство символических ассоциаций, которыми оперирует индивид, а также скорость порождения новых идей и способность быстро переключаться с одной идеи на другую. По-видимому, первые два признака, результативные по своей сути, относятся к креативности как способности человека, воплощенной в том или ином произведении, а вторые два признака характеризуют эвристичность как интуитивный поиск нестандартного решения. Соответственно, показателем отсутствия творческого содержания в тексте может служить предсказуемость и ассоциативная бедность произведения. Примером такого произведения может быть процитированный или придуманный авторами романа «Двенадцать стульев» стишок некоего цензора Плаксина: «