Все мы уставились на него. Что касается меня, то я и вовсе был готов его удавить. Но тут в разговор снова вступил хозяин:

– Так ты, выходит, знаешь, как это делается, не так ли?

– Разумеется, знаю! – отозвался мальчишка. – Я в свое время собственноручно строил такие машинки. Можно сказать, я же их и изобрел.

– Ну что ж, – проговорил босс, – вот завтра утром заберешься на платформу и покажешь пример, как нужно работать. Но учти, до обеда ты оттуда не слезешь.

– Да запросто, раз плюнуть! – отмахнулся пацан, но на этот раз вид у него был довольно встревоженный.

Ровно в четыре утра трамбующая чушка пресса совершила свой первый удар, а мальчишка к тому времени уже стоял на платформе, и в руках у него были вилы, оказавшиеся выше его самого.

Но самое удивительное было то, что накануне он говорил чистейшую правду, утверждая, будто бы знает, как надо работать! На него можно было обрушить самую большую копну, загромождавшую целиком всю платформу, а ему неизменно удавалось разгрести площадку для подачи, и, когда громоздкая нижняя челюсть механизма поднималась, для нее уже была готова очередная порция сена, которая незамедлительно отправлялась в прямоугольное отверстие длинной железной глотки.

Для первой подачи он сложил большую копну, старательно выровнял ее бока и пришлепнул вилами сверху; когда же трамбовка оказалась в верхнем положении, то начал сбрасывать вилами в жерло пресса верхушку копны, даже не дожидаясь подъема площадки. Таким образом, сена в камере приемника оказалось столько, что пресс им едва не подавился, принимаясь за трамбовку тюка.

Мальчишке удавалось в два счета разделить на аккуратные кучки беспорядочно сваленный ворох сена, с виду больше напоминающий спутанный клубок колючей проволоки. Даже когда площадка камеры оказывалась совершенно пустой, он каким-то образом ухитрялся наскрести по углам достаточно сена для закладки новой порции. Но помимо всего прочего, пацан еще успевал изводить меня своими дурацкими подковырками, то и дело окликая сверху и издевательски интересуясь, не заснул ли я, достаточно ли ел каши и как долго еще там собираюсь копошиться?

При этом я не был единственной жертвой его остроумия – погонщику тоже досталось сполна. Подъемником заправлял ирландец по имени Клив Руни, и настал такой момент, когда Руни бросил свою лошадь и начал карабкаться на платформу, надо думать для того, чтобы разорвать нахального малолетку в клочья. Тот же как ни в чем не бывало стоял наверху и еще подначивал, обещая пересчитать ему зубы и заткнуть его раз и навсегда.

Похоже, такая тональность беседы несколько отрезвила Руни, заставив вспомнить, что перед ним всего лишь пацан. Ирландец вернулся к своему подъемнику, но каждый раз, проводя лошадь мимо платформы, бросал злобный взгляд на работавшего там мальчишку.

Справедливости ради должен сказать, что красноречие пацана распространялось не только на нас с Руни. Иногда он выглядывал из-за угла пресса и интересовался у другого погонщика, кого он поставил себе в упряжку – отловленных в прерии зайцев или просто слабосильных осликов? Бедолага доходил до белого каления и от этого все чаще щелкал кнутом лошадей.

А этот сопляк еще умудрялся перегибаться через край платформы и отпускать пару-тройку любезностей в адрес обвязчика тюков, издевательски интересуясь, уж не заигрался ли он там, часом, в кости, не надорвался ли от такого усердия, и вообще, не рановато ли отцепился от маменькиной юбки?

Не остались незамеченными мальчишкой даже возницы, правившие громоздкими конными граблями. Его пронзительный голосок разносился далеко, прорываясь сквозь лязг пресса, перекрывая возгласы и брань других работников.