Рихтер (на нем.) - судья.

3. Глава 3

Он отстраняется и тут же разворачивается, уходя. И пока я в шоке смотрю ему вслед, слышу отдалённо ужасающие слова то ли директора, то ли режиссера этого дурдома:

– Я передумал, тащи её к станку. Привяжи и кляп в рот засунь. А то кричать начнёт, весь ролик испоганит.

И эти слова должны пугать до дрожи.

Но почему я сейчас не брыкаюсь и смотрю в широкую спину, которая отдаляется от меня ещё дальше и дальше?

Он – бесчувственное чудовище, которое бросает меня на верную смерть.

А ведь он может спасти меня.

Я же ему понравилась, нет? В прошлый раз. Когда он трогал меня своими пальцами, шептал на ухо слова, которыми пытался меня проучить.

– Пожалуйста, – выдыхаю в последний раз.

Для меня сейчас Рихтер – как якорь. Но он не опускается в нужный момент и меня уносит штормом куда угодно, но только не в то направление.

И я понимаю – это мой конец.

Почему мне не сиделось в России? Я бы и дальше работала в регистратуре. В спокойствии.

И была бы не здесь, когда меня хватают под руки, тащат на площадку.

А я не могу двинуться. Смотрю опустошённо в пол.

И только когда дотрагиваюсь голым животом до леденящего станка, меня как будто прошибает холодным пОтом.

Последнее, что я вижу, перед тем как меня поворачивают задницей к съёмочной группе и Рихтеру – бездушные серые глаза, прожигающие во мне не одну дыру.

Наказывающие за мою оплошность.

И когда я вижу их… Отчаяние захлёстывает с головой.

Он остался стоять там!

Чтобы посмотреть, как меня трахнут!

И от этого паникую сильнее.

Но не могу и пошевелиться. Ноги цепляют к строению, обматывая их наручниками. Как и руки, одной из которых ударяю мужика по ладони.

Пытаюсь вырваться, а ничего не получается.

Всхлипываю в очередной раз.

Твёрдый шарик погружается в рот, а ремешки громко защелкиваются на затылке. Не могу сказать и слова, только мычу, давясь слюнями.

Мне страшно и больно одновременно. От несправедливости.

Я всего лишь хотела спастись. От тюрьмы. Которой мне пригрозил Кёлер за то, что я вколола чуть больше препарата его отцу, чем следовало. Но это не только моя вина…

И я согласилась на его наказание. Ему плевать на отца, нужны только деньги. И мне дали поручение.

Сказали отвлечь мужчину, и я это сделала. Но я уверена, что не ошиблась! Тогда почему же…

Я сейчас здесь и отрабатываю деньги, что потеряли те люди, которые заставили плясать под их дудку?

Но всё это так… Убивает. Наповал. Огромным топором вонзаясь в спину.

– Неплохой ролик будет, Алекс, – не понимаю, к кому он обращается, но мне уже и всё равно. – Любят, когда девушка сопротивляется. О, Оливер, ты как раз вовремя!

Меня колотит от страха. Потому что помню это имя. Актёр. Который и будет сейчас изгаляться надо мной, когда видеокамера начнёт записывать этот позор.

Я сваливаюсь в глубокое отчаяние.

Желание прекратить всё это бьётся в груди.

Я бьюсь в наручниках битых пять минут, пока чужие и омерзительные руки пытаются меня возбудить.

Или сделать вид.

Но я замираю, когда краешек ненавистного белья, в которое меня одели, отодвигается в сторону.

Я чувствую спиной большое и могучее тело. Горячее, полыхающее огнём. Ощущаю ягодицами его близость.

Как этот самый Оливер приближается. Почти вплотную встаёт ко мне.

Ещё несколько сантиметров и я почувствую своей плотью его дубинку.

Кричу, пытаюсь вырваться, до тех пор, пока… Меня не ударяют по ягодицам. Хлёстким, мощным ударом. Чтобы перестала вырываться.

А я всё. Выдохлась. Полностью иссякла. Потому что понимаю, что никто не спасёт.

Три дня борьбы. И всё в пустую.

И когда мужчина приближается, чуть ли не касается своим членом сухого лона, уже не надеюсь на спасение.