Лера медленно покачала головой, завороженно глядя, как ее отражение повторяет этот жест.

Ни к чему все это! Андрей – мальчишка по сравнению с ней. Пусть у них не такая уж большая разница в возрасте – всего четыре года, но ясно же, что она гораздо старше. Слишком много уже произошло в ее жизни, принеся горький опыт, разочарование, усталость. Еще раз разочароваться будет совсем нестерпимо. Лера не Анна, упрощать такие вещи не умеет.

Да и нельзя ничего упрощать с таким парнем, как Андрей. Он гордый, болезни своей стесняется, насмешничает, а глаза-то его Лера видела, когда обернулась: серьезные и грустные. Или ей показалось?

Лера открыла холодную воду, умылась, стараясь расслабиться, снять с себя напряжение, и вернулась к столу, к недописанным картам. Попробовала работать, но не смогла: в голову все время лезли посторонние мысли.

«Как Настена прямо!» – сердито подумала Лера и встала. Накинув пальто, она воровато прошмыгнула мимо полуоткрытой двери в процедурную, где орудовала Настя, и вышла на балкон. Мягкие, влажные хлопья первого снега приятно коснулись разгоряченного лица. Лера оперлась о перила и задумчиво посмотрела вниз, на тускло освещенный больничный двор. Потом она сунула руку за пазуху, вытащила лежащий в кармане халата листок и бережно разгладила, заслоняя ладонью от снежинок.

Линии рисунка были стремительными, легкими, точно летящими. Ничего не скажешь, здорово нарисовано, хоть и приукрашено. Ай да Настя – как в воду глядела, когда говорила, что с Леры портрет нужно писать! Вот вам и портрет, пожалуйста, как по заказу. Неужели Андрей и вправду считает ее такой красавицей?

Сзади тихонько скрипнуло. Сердце у Леры тут же резко ухнуло вниз. Он? Не спит? Пришел?!

Она стремительно обернулась: никого. Лишь ветер раскачивает балконную дверь.

Лера спрятала рисунок и вернулась в ординаторскую. Машка спала, скинув на пол плед, которым она ее укрыла, поджав под себя одну ногу и свесив руку.

Лера поглядела на дочь, улыбнулась, уложила поудобней, укрыла и вновь уселась за истории болезни.

Надо работать и ни о чем не думать. Она и так знает, что все ее мысли лишь бесплодные мечты. Скоро его выпишут, он уйдет, найдет себе девчонку, молодую, свободную, как он сам. А Лера станет жить как жила, лечить больных, растить Машку, трепаться на балкончике с Анной. Так все и будет!

Ночью Лера все для себя решила, а на деле оказалось по-другому.

Утром она теперь просыпалась ни свет ни заря, свежая, бодрая, точно и не работала накануне, и по дому ничего не делала. Ноги сами несли ее в больницу.

Прошагать десять минут по лужам или, при нехватке времени, проехать три минуты на автобусе, миновать калитку в чугунной ограде – и вот они, знакомые корпуса. Дальний – это роддом, под его окнами вечно толпятся счастливые отцы с букетами и авоськами, в среднем помещается травматология, а ближний – тот, что нужен Лере. Там на первом этаже расположено приемное, на втором – реанимация, дальше – лоротделение, а за ним, на четвертом и пятом этажах, – две терапии. Еще выше – оперблок.

Лера, едва переодевшись и отсидев летучку, сразу бежала по палатам. Скорей, скорей, пока не дойдет до заветной восьмой.

С Андреем она вела себя сдержанно, говорила только о его самочувствии, да еще иногда обсуждала Скворцова, а глаза старательно отводила в сторону.

И все-таки каждый раз во время ее посещений случался такой момент, когда их взгляды встречались. Тогда оба, как по команде, замолкали на полуслове, продолжая общение на неслышимом, лишь двоим понятном языке.

Каждый раз после такого «разговора» Лера с трудом заставляла себя очнуться и продолжать работать – ей хотелось, чтоб эти мгновения длились как можно дольше.