Что-то незримо изменилось в наших с ней отношениях, я всё также ежедневно ходил встречать и провожать её, но часто мы шли порознь или она убегала вперёд одна. На все мои вопросы Яна или отвечала невпопад, или отворачивалась, смахивая слёзы.

Однажды ранним утром, ожидая, пока Яна спуститься с комнаты, я спросил бабу Веру, воспитательницу «Солнышка», не знает ли она, о чём мечтает Янка и что бы ей подарить. Баба Вера с улыбкой ответила, что лучший подарок для Яны – мои ежедневные встречи с ней.

Но я вдруг вспомнил, как когда-то давно, ещё в первом классе, Яна сказала, что всегда хотела научиться кататься на коньках, побывать в Первом городе, на ледяном катке. Поначалу я понятия не имел, что это такое. Я провёл в тайне от Янки много часов в городской библиотеке, пытаясь найти эскизы коньков. Вскоре я обнаружил в одном старом мятом журнале фотографии людей, скользящих по льду на металлических лезвиях, и статью о фигурном катании. Текст статьи я переписал в тетрадь и зарисовал рисунки фигур, исполняемых при танце на льду.

Сперва я наивно пытался вырезать коньки из кусков древесины, а они сломались в процессе, но к счастью мне повезло, и я нашел древние, ржавые, но прочные стальные коньки у старьёвщика. Потом я несколько месяцев копил, чтобы выкупить их у него, работал на Станции как проклятый, и Янка даже начала незаметно, как она думала, следить за мной, где я стал пропадать. Затем две долгие недели механик со Станции помогал мне починить эти коньки. Мы отчистили их от ржавчины струёй песка и заточили на шлифовальном камне, а после долго ломали с ним голову, как и к какой обуви их прикрепить. Я выбрал и приобрёл ботинки из толстой прочной кожи на завязках, нашёл мастеров, перекрасивших обувь почти в белый цвет, и мы прибили лезвия коньков к деревянным вкладышам и приладили их к подошве этой обувки. Коньки получились не столь симпатичными, по сравнению с увиденными мной на картинках, но очень прочными и легкими.

Тем временем новый год был уже на носу, а на его празднование Яна убежала к подругам в общагу, что в центре города. Я с трудом и по наводке бабы Веры нашёл это здание и даже номер, где они уже начали отмечать. Открыв дверь, я едва не задохнулся от запахов, наполняющих комнату. В углу я заметил кучу пустых бутылок и грязи. С десяток девчонок, намного старше Яны, сидели за большим грязным столом, также я заметил незнакомых парней, один из которых вальяжно обнимал пьяную Янку за голые плечи, сидевшую грустно с отсутствующим потухшим видом на лице. Одна из девиц поманила меня, когда я подходил к Яне, чтобы забрать её.

– Малец, шёл бы ты, пока цел, – процедил сидевший рядом с Яной паренёк.

– Я сам решу, что мне делать, так что – отвали!

Тогда Янкин ухажер встал, сжимая кулаки.

– Алан, не надо, он побьёт тебя… Иди… прости меня, – пролепетала заплетающимся языком Янка.

– Это мы сейчас посмотрим, – отвечаю я, и хватаю бутылку со стола.

Незнакомец взревел и схватил стул. Он разламывает его руками и бросает в меня отломанной половиной. Я уклоняюсь, вспоминая наши тренировки на деревянных мечах. В какой-то момент мне кажется, что я начинаю наблюдать как будто со стороны за нашей яростной схваткой… Перехватываю летящий в меня кусок стула…

«Зря ты бросил его в меня, весьма удобная деревянная ножка…» – проскакивает мысль, и я хватаю обломок и отрываю сиденье, беру его в левую руку вместо щита. Подхожу ближе, чтобы вытащить Янку, но получаю увесистый удар кулаком по щеке, откидывающий меня в сторону…

«Зуб кажется выбил, зараза!» – огорчаюсь я, затем поднимаюсь и ударяю своим импровизированным щитом нападающего в живот. Вокруг начинается визг, я с трудом отбиваю ножкою стула бутылку вина, брошенную в меня… Опрокидываю стол, уставленный полными и пустыми бутылями и грязными стаканами, тараня им ещё двоих нападающих и хватаю Яну за руку, вытаскивая её, совершенно пьяную, из-за стола, а после – из комнаты, отбиваясь на ходу от яростных атак. Вываливаюсь в коридор и вытаскиваю свою дурёху, потом я запираю дверь ножкой стула, вставив её в скобы замка.