Дни тянулись бесконечно долго.

Круговорот повторялся снова и снова, не принося ни облегчения, ни перемен. В голове царила пустота, лишь изредка прерываемая вспышками воспоминаний, которые мгновенно гасли, оставляя после себя лишь горькое послевкусие.

Иногда я пыталась заставить себя что-то чувствовать, пробудить хоть какую-то эмоцию, но все было тщетно.

Кошмары то исчезали, то начинали преследовать меня во снах, но я не кричала. Лишь просыпалась в холодном поту и колотящимся сердцем в груди.

Я могла долго стоять под струями теплой воды и смотреть в одну точку на кафельной плитке. Либо могла долго смотреть на собственное отражение, которое было чужим, блеклым и безжизненным.

А иногда было совершенно наоборот. В моменты редких прогулок, когда я видела других людей, слышала их разговоры, в моменты, когда Маршалл сидел рядом и терпеливо ждал моего возвращения, мне хотелось крикнуть, закричать во весь голос, чтобы кто-то заметил меня, чтобы кто-то увидел мою боль, но голос застревал в горле, словно ком. Чтобы кто-то помог мне.

Да.

Именно так в груди зародилось и что-то другое, что ничего хорошего не принесло, а даже ухудшило ситуацию. Начало разъедать изнутри, выжигать и медленно убивать. И я поняла одно. Всё вышеперечисленное – лишь вопрос времени, когда это меня окончательно уничтожит.

Очередной день, и я просыпаюсь, открывая глаза, когда за окном уже начало смеркаться.

Даже в такое время в комнате светло, и это немного дает мне некоторое облегчение. Я иногда вспоминаю, где меня раньше держали и полное отсутствие света.

Замечаю тень в кресле и понимаю, кто это.

Ашер. Он часто так делает. Наблюдает.

В отличие от Маршалла, ликтор не приходит ко мне днем, не говорит со мной, ничего не рассказывает и ничего не спрашивает. Он приходит вечером, бывает ночью и просто смотрит. Всегда приносит кафоликон, когда проходят девять дней. Вероятно, раньше меня бы это испугало, а сейчас мне все равно.

Я лишь смотрю на него в ответ.

Его молчаливое присутствие стало привычным атрибутом сумерек.

Ликтор не шевелится, даже не вижу, чтобы дышал. Он напоминает просто сгусток тьмы, принявший человеческую форму.

Сейчас всё тоже самое.

Я не встаю с кровати до тех пор, пока он сам первым не покинет комнату, пока не оставит меня.

Даже отсюда я вижу его взгляд, темный и изучающий меня, словно он ищет что-то такое, что… дало бы ему понимание. Не знаю.

Лишь чувствую, как напряжение нарастает в воздухе, как будто вот-вот должно произойти что-то важное. Что-то, что изменит всё.

После того, как так проходят минуты или часы ликтор просто молча встает и бесшумно уходит.

Я ещё некоторое время лежу и после встаю, иду в ванную, где умываюсь и одеваюсь, чтобы позже выйти и отправиться в столовую. Здесь она тоже есть, так как домов на территории практически нет, либо я их просто не заметила. Кухни в здание, где я живу, тоже нет.

Первый месяц пребывания здесь еду мне приносил Маршалл, но после я стала выходить и поняла, что не хочу напрягать его лишним.

Я захожу в столовую, где уже находятся некоторые люди. Для них сейчас – ужин, для меня – завтрак.

Беру то, что первое попадается, после иду к отдельно стоящему столику и сажусь за него, ставя поднос перед собой. Все мои действия – механические.

Дальше, самое сложное – съесть это.

Я могу гипнотизировать взглядом еду до тех пор, пока она не остынет. Мешаю ложкой и мне бывает мерещатся части человеческого тела: пальцы, уши, иногда даже части лица, плавающие в супе или каше. Я понимаю, что это плод моего воображения, порождение стресса и того, что мне пришлось пережить.