Возвращение в родной город означало для Смирнова возврат в его съёмную комнату, к которой он пока ещё не успел как следует привыкнуть, так как ему в ней, до его отъезда «на картошку», удалось прожить всего лишь две неполные недели.

Дом, где он её снимал, представлял собой большой деревянный сруб с четырьмя маленькими окошками, выходящими на проезжую часть улицы, и двумя небольшими кирпичными пристроями к нему по его бокам, имеющими отдельные входы со стороны внутреннего двора, через которые можно было в него войти и, при открытых внутренних дверях, насквозь пройти через все его малогабаритные комнаты, отгороженные друг от друга лишь тонкими фанерными перегородками.

Комната Сергея, при этом, являлась центральной и, имея в наличии два окошка, была расположена ровно посередине этого относительно нестарого «терем-теремка».

С одной стороны к его комнате примыкали небольшая кухня с одним окном и жилой пристрой, в котором проживала семидесятипятилетняя Евдокия Михайловна – глуховатая на оба уха и грузноватая телом бездетная хозяйка дома, обладающая, ко всему прочему, сильно выраженным цокающим выговором, добродушным характером и безразмерным чувством любви к своей единственной домашней животине – немолодой ласковой кошке черно-белого цвета, скрашивающей ей жизнь на склоне её немалых лет.

С другой стороны его «апартаменты» соседствовали с небольшой однооконной комнаткой и вторым жилым пристроем, в которых размещались ещё одни квартиранты добросердечной бабы Дуни – молодая семья рабочих местного автозавода с их маленькой трёхлетней дочкой. Родителям девочки на вид было около тридцати лет, и, судя по всему, оба они являлись выходцами из одной деревни.

Сергей познакомился с ними в свой первый день появления в этом доме в середине августа, но, до предела загруженный, тогда, своими проблемами, не запомнил, в спешке, их имена, и лишь частое упоминание квартирантки в последующих разговорах Евдокии Михайловны, запросто называвшей её Зинкой, зафиксировало, в конце концов, это имя в его памяти.

Сама же Зинка показалась ему, тогда, откровенно взбалмошной и на редкость бесстыжей молодой женщиной, а её супруг – типичным тихим подкаблучником, которым она крутила и вертела как хотела. Всё это он отчётливо понял, в том числе, благодаря потрясающей слышимости всего происходящего в соседней комнате.

В первую же ночь, проведённую Сергеем в своём новом жилище, Зинка сначала, на ровном месте, устроила скандал её тюфячному мужу, а затем, после того, как уложила дочку спать, в буквальном смысле в приказном порядке заставила того немедленно исполнить в отношении неё свой супружеский долг. При этом, во время моментально последовавшего за данным приказом недолгого процесса беспрекословного исполнения супругом её желания она, ни грамма не смущаясь того, что её прекрасно слышит их новый молодой сосед, своими откровенными стонами и громкими вздохами сделала абсолютно тщетными все честные попытки последнего заснуть до момента полного удовлетворения ею своей безудержной страсти.

Тем не менее, окончательное мнение об этой женщине без комплексов Сергей составил несколькими днями позже.

Это произошло тогда, когда очередным поздним вечером, закончив читать случайно попавшуюся ему на глаза газету и плавно готовясь ко сну, он внезапно услышал, как в до того бесшумной соседской комнате тихо открылась входная дверь, и в неё кто-то вошёл.

Из последующего, там, за этим короткого разговора Смирнов безошибочно понял, что туда пришли заранее отправившая мужа с дочкой в деревню Зинка и, судя по всему, какой-то её тайный заводской любовник.