– Сегодня ночью, ты будешь моей.

– Никогда! Гори в аду, варвар!

Арсалан-Аль-Хасиб обхватил шею Лайлы пальцами и прошептал опасным вкрадчивым голосом: "Я и так скоро буду там."

После чего резко развернулся и вышел из шатра.

Лайла осталась одна. Ее сердце бешено колотилось в груди. Она испытывала страх, ненависть, тоску, но вместе с тем и какое-то другое незнакомое до этого момента чувство, неподдающееся никакой логике. Странный трепет в теле, словно ее тело молило о чем-то. Когда этот красивый, властный мужчина коснулся ее шеи, она испытала волнение. Под его опасным взглядом, она чувствовала себя такой маленькой, такой беспомощной. Его горячие пальцы обожгли ее кожу сильнее, чем солнечные лучи в палящий зной. А когда он отстранился, она вдруг почувствовала холод. Чтобы это значило? Ведь он ей даже не нравится!! Дикарь! Она ненавидит его и это место! Как же хочется домой.

Лайла вспомнила маму. Как она ласково расчесывала ей волосы по вечерам и заплетала ей косы. На глазах выступили слезы. Неужели она больше никогда не увидит ее? Нет, сдаваться рано. Она найдет способ сбежать отсюда, чтобы ей это не стоило!

Девушка успокоилась и, подойдя к выходу, прислушалась. Надо воспользоваться моментом, пока она одна. Она выглянула наружу, но ее надежды сразу рухнули при виде двух амбалов, которые судя по всему пришли охранять ее. Лайла горестно вздохнула. Главное не сдаваться. Она воспользуется любым шансом. Жить в неволе, словно птичка в клетке не вариант. Лучше умереть свободной, чем жить в кандалах всю жизнь!

В прозрачном воздухе пустыни, во тьме, царившей на земле – на сотни километров вокруг ни единого огонька, – создавалось впечатление, что звезды спускаются и падают, чуть ли не касаясь песка, и Арсалан-Аль-Хасиб часто протягивал руку, словно и впрямь мог коснуться мигающих огней кончиками пальцев.

Темнота окутывала пустыню уже в 5 вечера, и многие из его племени уже разбрелись по своим шатрам. Некоторые еще сидели у костра, занимаясь своими делами.

Пустыня Алахар была великолепна в любое время суток, в любое время года. Она имела свои оттенки, каждый из которых был по своему уникален. Арсалан любил их все.

В зависимости от времени суток, природный цвет пустыни менялся – от белого до красного, от красного до черного. Когда наступал вечер, как сейчас, закатные лучи солнца придали белым песчаным образованиям золотой оттенок, а пейзажи вокруг могли бы смутить даже самого циничного чужестранца, не привыкшего лицезреть раньше подобную красоту. Складывалось впечатление, будто попадаешь в иной мир, на иную планету. Вечером пустыня Алахар темнела и становилась черной. На рассвете, когда светило озаряло своим светом пески, казалось, что на барханах лежит снег. Утром пустыня напоминала ледяные белоснежные айсберги. Такие же сияющие и светлые, словно волосы новой наложницы. Арсалан вспомнил их мягкость. Ему вновь захотелось потрогать их, зарыться в них лицом и вдыхать их аромат. Вожделение к этой девушке не поддавалось никакой логике. Она была совсем другая. И дело было не только в экзотической внешности, но и в ее храктере. В пустыне все кочевники были спокойными и уравновешанными. Здесь жизнь текла размеренно, а время текло в замедленном темпе. Девушка же была импульсивна и эмоциональна. Арсалан не заметил, как на его лице постепенно появилась улыбка, когда он вспомнил, как она закуталась в свое покрывало. Но перед этим, за первые доли секунд, он все же успел увидеть, как совершенно ее тело. Так, надо будет распорядиться, чтобы ей завтра на базаре купили всю подходящую одежду. Он не хочет, чтобы солнце опалило ее нежную кожу.