– Нет! – воскликнул Джеймс, прикоснувшись к ее щеке. – Нет, Давина, мы должны пожениться. И не обязательно торопиться со свадьбой. Нам обоим надо залечить раны.

Стараясь не встречаться с ним взглядом, девушка проговорила:

– Я знаю, что со временем тело мое заживет, но страх навсегда останется во мне. Я не могу обрекать тебя на жизнь с женой-калекой.

Джеймс решительно покачал головой.

– Нет-нет, я так не думаю!

– А я думаю! – воскликнула Давина. Казалось, она вложила в этот крик последние силы – и сразу как-то обмякла. По щеке ее скатилась слезинка. – Зачем ты терзаешь меня, заставляя мечтать о том, чему никогда не суждено сбыться? Я никогда не смогу стать твоей женой, Джеймс. Я никогда не смогу выйти замуж. Ни за тебя, ни за кого другого.

– Я люблю тебя, Давина. – Он накрыл ее руку своей, но она тут же отстранилась. – Поверь, вместе мы справимся. И все будет по-прежнему, – тихо добавил Джеймс.

– Нет, не будет. Воспоминания никогда меня не покинут, – с дрожью в голосе проговорила девушка.

– Давина, со временем все забудется, если только…

– Господи, да ты меня слышишь? Забудь обо мне. Так будет лучше для нас обоих.

– Не может быть, чтобы твои слова шли от сердца, Давина.

– Я говорю то, что думаю, – заявила она. – В глазах ее он увидел тоску и стыд, и сердце его, будто разбилось на тысячи мелких осколков.

– Любимая, тебе нужно время… Через несколько недель ты будешь думать по-другому.

– Нет. Время только добавляет подробностей в те воспоминания и делает их еще более яркими… и невыносимыми. Именно поэтому я уговорила травницу давать мне каждый вечер сонную настойку. Только так я могу хоть ненадолго забыться. Джеймс, прошу тебя, – со стоном взмолилась Давина, – как только поправишься, уезжай отсюда. Возвращайся домой и забудь обо мне.

– Нет, никогда! – решительно заявил он.

Глядя прямо ему в глаза, Давина сказала:

– Если ты меня действительно любил, то поступишь так, как я тебя прошу. Уезжай и никогда не возвращайся.

Джеймс был оглушен этими словами. Оглушен и раздавлен. Закипавшая в нем ярость овладела телом, словно лихорадка, и он, одержимый желанием что-нибудь разбить, уже поднял руку, но внезапный крик Давины заставил его замереть. С трудом справившись с собой, Джеймс со вздохом опустил руку. И в спальне воцарилось молчание.

Давина же отвернулась, затем уткнулась лицом в подушку. Джеймс слышал ее тихие всхлипывания, и сердце его обливалось кровью. Через секунду-другую, мрачно насупившись, он вышел из спальни. К счастью, коридор был пуст.

Никогда еще Джеймс не чувствовал себя настолько одиноким. Он остановился возле двери, собираясь с духом. «Как же найти в себе силы?» – думал он. Действительно, как исполнить то, что потребовала от него Давина?

Джеймс всегда жил с сознанием того, что за свою мечту надо бороться, и он научился бороться и побеждать. В этой борьбе была его сущность. До сих пор судьба вела его от победы к победе, от вершины к вершине. Но сейчас оказалось, что он был повержен.

В душевном надломе любимой Джеймс видел лишь свою вину. Ведь он обещал ее защитить – и не сдержал слово. И он не мог осуждать ее за то, что она его разлюбила, хотя и знал, что его сердце навеки принадлежит только ей, пусть даже его сердце ей больше ни к чему…

Уснуть Джеймс так и не смог, но оставался в постели весь оставшийся день и всю ночь. Встал же с рассветом. Он тотчас оделся и собрал свои вещи. Гордость не позволила ему улизнуть незаметно, словно вор, и потому он дождался момента, когда все обитатели замка собрались в главном зале на завтрак.

Джеймс вежливо попрощался с лэрдом и леди Армстронг. Леди Армстронг не очень настойчиво предложила ему остаться до тех пор, пока он окончательно не выздоровеет, но Джеймс, поблагодарив ее, отказался – как до этого отказался от предложенного лэрдом Армстронгом эскорта.