— Гинеколог сказал, что восстановление займет два-три дня, — в голосе лысого сквозило сожаление, я же, наоборот, почувствовала всплеск облегчения и радости.

Отсрочка.

Да, придется пройти через неприятную процедуру, и первая близость с хищником окажется еще более неприятной и болезненной, чем я думала, зато это случится не сегодня.

— Так что пока будешь мотивировать Призрака через решетку. Кормление, разговоры. Крути перед ним задницей, чтобы захлебывался слюной и становился все более покладистым. А наградим его потом, как все заживет.

Я кивнула.

Дверь тихо закрылась. Меня оставили одну, чтобы я могла переодеться.

Насчет операции «прямо сейчас» лысый, конечно, погорячился. Сначала меня проводили к гинекологу, где мне пришлось лежать в холодном безликом кабинете с раздвинутыми ногами и слушать рекомендации врача, затем я сдала анализы, и мы вместе с лысым дожидались результатов. Все это время я чувствовала себя униженной и очень хрупкой. Мне было странно и стыдно от того, что со мной собираются делать.

Через несколько часов я, три месяца назад родившая ребенка, снова стану девственницей. Бред и абсурд.

Этот оборотень, Призрак, будет считать, что до него у меня не было мужчин, что он — первый.

Еще одна капля в бездонном море окружающей его лжи.

— Агвид Бьерн? — дверь открылась, и в коридор вышел врач. Я поднялась на ноги. — С анализами все в порядке. Можем, провести операцию. Не волнуйтесь, это совершенно несложное хирургическое вмешательство. Все пройдет быстро и безболезненно.

И снова белый медицинский кабинет. Мне пришлось снять белье и переодеться в синюю больничную сорочку. С горящим лицом я легла на кушетку, между ног мне побрызгали каким-то спреем, видимо, обезболили.

Девственница.

О, господи, какое безумие! Что я творю? Что меня заставляют делать?

Операция длилось минут тридцать. Это было неловко, но и в половину не так ужасно, как вводить экспериментальный препарат, превративший меня в истинную пару для дикого оборотня. С той болью мало что могло сравниться. Тогда мне казалось, что с меня содрали кожу, что я горю заживо. Даже не знаю, как вынесла ту агонию.

— Все закончено. Полежите десять минут и можете идти. Как себя чувствуете?

— Девственницей, — улыбнулась я грустно.

— Это кратковременная гименопластика. Эффект сохранится в течение десяти дней. Надо успеть.

Успею. К сожалению. Если, конечно, Призрак не разозлит мое начальство и то не пожелает оставить его без награды.

После операции я сходила за дочкой и забрала ее от няни. Долго сидела, баюкая малютку на руках и глотая горькие слезы.

Ох, малышка, что мне приходится делать ради твоего спасения. Но я не жалею. Эти уколы слишком дорогие, а твоя болезнь очень редкая. И все нас бросили. Все от нас отказались. Твой отец ушел, едва узнав, что ты нездорова. Нашел себе другую жену, веселую, красивую, без забот и проблем. А мои родители…

Я закрыла глаза, вспоминая.

— Отец, я люблю его. И хочу быть с ним.

Мама плачет на диване, закрыв руками лицо. Отец кричит, возвышаясь надо мной скалой чистой ярости:

— Да сними ты розовые очки, дура. Тебе всего девятнадцать! Какое замужество? Мы столько денег в твою учебу вбухали, а этот… Он не нашего поля ягода.

— Что значит не нашего поля ягода?

— Не нашего круга.

— Какого такого круга? Наша семья состоятельная, но мы не какие-то безумные богачи. Что за высокомерие?

Отец шумно дышит. Его лицо наливается кровью. Мышцы по бокам челюсти ходят ходуном.

— Ты хотя бы не спала с ним? — вопрошает с дивана зареванная мать.

Я открываю рот, хочу ответить и не могу. Не могу признаться, что не просто спала, а уже беременна. Семь недель. Рука невольно опускается на живот, словно защищая маленькую искру жизни, зародившуюся внутри.