– Сначала реши вопрос с Оксаной, а потом позвонишь.

Павел проводил Любу до подъезда, и они расстались. Только через неделю она согласилась на свидание с ним, и последующий месяц они встречались почти каждый вечер.

Сентябрь был тёплым, ярким на оттенки и комфортным для прогулок. Однажды, субботним днём, они спешили в кино, на ходу обсуждая отзывы о фильме, и предвкушали получить удовольствие. Они были настолько увлечены разговором, что не сразу заметили девушку, которая решительно направлялась на сближение с Любой. Она как«столб выросла» перед ними, что вызвало у них замешательство.

– Оксана? – удивлённо произнёс Павел, не узнавая свою бывшую подружку в этой агрессивной девушке с озлобленным выражением лица. Она бросила беглый взгляд на него и повернулась к его спутнице.

– Привет, подруга, – сказала она, слегка размахивая сумкой в правой руке, а левой подбоченилась.– Решила мне отомстить? Гадина!

Люба смотрела на неё спокойно и даже, как показалось Павлу, хладнокровно. Её левая рука поднялась к лицу, пальчики коснулись подбородка и стали его поглаживать. В этой позе и с улыбкой на лице она ответила:– Привет, Оксана! Вот видишь, как в жизни бывает. Почти три года назад ты увела у меня парня, а сейчас получается, что я встречаюсь с твоим. Честно – не знала, что ты была именно с Павлом, но очень рада такому повороту. Надеюсь, ты быстро утешишься. Желаю удачи!– и, повернувшись к другу, как бы невзначай спросила:– Мы разве не опаздываем?

Эту встречу они потом ни разу не вспоминали, не считали уместным, а через три месяца поженились. Как же он любил её.

Павел Андреевич получал удовольствие от воспоминаний, и сейчас ему в этом никто не мешал, даже на улице было тихо, но, постепенно возвращаясь из прошлого в реальность, он стал снова слышать разговоры двух сидевших под балконом женщин.

– Ты знаешь, Клава, сегодня опять Саша из головы не выходит. Совсем мать забыл, не звонит, не пишет. У меня, наверно, внуки есть, а я даже ни разу их не видела. Я не ругаю его, лишь бы у него всё было хорошо.

– Лора, зачем ты себя мучаешь?

– Ничего не говори. Лучше молчи.

Несколько минут они молчали.

– А этот дед-то закопался в своей квартире, как крот,– поменяв тему, произнесла баба Лара.

– Может быть, ему нездоровится, – сделала предположение баба Клава.

– Да прям! Этот дед ещё нас переживёт.

– Нельзя так говорить, Лара.

– Хочу и говорю, тебе то что?

Терпению Павла Андреевича пришёл конец, тем более что эти разговоры касались уже его лично. Он выглянул на улицу и громко сказал:

– Эй, бабоньки, меня прошу оставить в покое.

– Какие мы тебе бабоньки? – вздрогнув от неожиданности, ответила Лариса Степановна.

– Ну, я же у вас дед, значит вы бабы.

– Нужен ты нам очень, чтобы о тебе говорить. Велика честь.

– Честь честью, а поговорить придётся. Сейчас к вам спущусь.

Когда он вышел, женщины встретили его настороженно:

– И о чём ты собрался с нами говорить? Может, поучишь нас жизни? –начала защищаться Лариса Степановна.

– Нет, Лара, он решил просто с нами поближе познакомиться, – с сарказмом произнесла Клавдия Петровна.

Сосед стоял напротив них и хотел уже ответить грубостью, но вспомнил, как наблюдал ситуации, где мамы ругали своих провинившихся детей. Те стояли с опущенными головами, шмыгали носом и теребили в руках край одежды, готовые вот-вот разрыдаться. Сейчас он наблюдал то же самое. Баба Клава пыталась не показывать своего волнения и иногда смотрела ему прямо в глаза, но её выдавали дрожащие руки, когда она то доставала из кармана платок, накручивая его на палец, то убирала его обратно. Баба Лара отвернулась, опустив голову и лишь изредка, украдкой, посматривала в сторону мужчины. Лицо её покрывал небольшой румянец. Павел Андреевич вспомнил слова жены: «Чарльз Дарвин считал «стыдливый румянец» самым человеческим из всех проявлений эмоций. Поэтому не надо наносить человеку психологических травм унижениями, оскорблениями или высмеиванием его личности».Ему стало стыдно, что спустился выяснять отношения и решил смягчить ситуацию.