Так что не в часах дело. Не в одной ошибке или заблуждении. С этим королем все, кстати, кончилось довольно хорошо – он уехал в Монако и там проматывал остатки своего состояния баснословного. И соблазнял женщин. И, возможно, продолжал красть – дурные люди не меняются. Меняются только те, кто совершил ошибку. У кого душа хорошая по сути. И к таким людям надо относиться мягче и добрее. Прощать.

это не «неприличные отношения». Это самые сокровенные отношения между людьми, самые близкие, самые тонкие и нежные. Обычно между любящими людьми такие отношения. И разрушение отношений начинается с нарушения интимности. Это закон. Самое страшное нарушение интимности – это измена. Но не с измены все начинается.

Начинается все с обсуждения с другими людьми своего близкого человека. С обсуждения тех секретов и тайн, которые известны только вам. И не обязательно клясться и божиться, что вы ничего не расскажете, а потом рассказывать. По умолчанию мы храним секреты и тайны, даже если нас не просили это делать, а мы – не обещали. Даже если это не считается секретом. Это все равно интимная информация. Которой можно поделиться только с врачом или с другим порядочным специалистом в случае необходимости. Но просто обсуждать с другими особенности близкого человека нельзя. Даже если наш ребенок доверил нам что-то – не взяв слова, что мы никому не расскажем. А мы тут же рассказали, смеясь. Или в сети выложили, приглашая других посмеяться. Это зря. Это разрушает тонкие связи, которые нас соединяют с близким. Это начало краха отношений. И спустя пятнадцать лет не надо ломать голову: почему ребенок от нас отстранился? Потому что доверие его было предано, а интимность нарушена. Как он узнал об этом? Не знаю. Почувствовал. Невозможно объяснить, как люди узнают, что их слегка предали. Слегка выставили на всеобщее обозрение их маленькие тайны и секреты. Слегка нарушили интимность… Но как-то чувствуют и узнают.

И муж или жена, которых обсуждают с друзьями или родственниками, потом тоже нарушают интимность. Или уходят. Потому что тонкие узы порваны давно, и не ими. А теми, кто считал возможным нарушать молчаливую договоренность – не предавать друг друга.

Но это же не предательство! Нет. Это просто нарушение интимности. Но и измена не предательство. А просто нарушение интимности. Почему же тогда так больно? Почему так хочется назвать предателем того, кто изменил? Кто нарушил интимность? А потому, что нарушение интимности – это всегда больно. Сильно или не очень, но больно. Рвутся тонкие узы не сразу, а постепенно. И надо спросить себя: для чего я это рассказываю? Кому? Чего я хочу добиться? Чужие уйдут, свой останется. Но и он потом непременно уйдет, если его доверие было предано. А как он об этом узнает – какая разница…

Вот дошло до такого. Сначала были ссоры и примирения. Потом ссор не стало. И примирений тоже. Они стали спать в разных комнатах; комнат было две, как раз хватило. Они вместе прожили двадцать лет. А потом стали раздельно питаться. Это окончательное охлаждение, это совсем разрыв – когда люди раздельно питаются.

Они не говорили о разводе. Просто каждый жил своей жизнью. Муж познакомился с приятной женщиной в санатории, куда ездил один, и с ней переписывался. Она его понимала. А жена ни с кем не познакомилась. Она просто жила и молчала. О чем говорить, когда все сказано и все ясно. Когда тебя больше не любят. И ничего не хотят решать…

И вот однажды утром она стояла на кухне в халате. Надо было на работу собираться. Стояла и на маленькой, почти кукольной сковородочке жарила яичко. Одно. Правильно – яйцо. Но сковородочка и яичко были крошечными, как и жена. Уменьшительные они были, эти предметы… Крошечная женщина с не очень красивой «химией», в халате, жарила одно-единственное яичко на сковородочке. И муж зашел в кухню, налить себе чаю. Он тоже собирался на работу. И вообще – собирался он. Уходить. И жена так грустно и виновато посмотрела на него. И спросила, протягивая сковородочку: «Будешь яичко?» Он все вспомнил. Бывали времена, когда только одно яйцо и было на двоих. И из вещей – одна сковородка, две вилки. Стакан. Одеяло солдатское. Общага. И жена была молодая, веселая студентка в халатике. И смотрела не затравленно и виновато, а весело и даже игриво. Как маленький пони, из-под челки…