Мне легко выбирать параллели,
Ползущие колесом
По бездорожной тьме
Моих опухших мозгов.
Скрип жаберных впадин из-под вуали,
Сладкий нектар змеиной отравы,
Жалом в бурный поток лейкоцитов.
Съеденной тыквой, повешенным твидом.
Самоубийство летящее ветром
И ароматом весеннего неба.
Как прекрасно поет соблазнительный голос,
Лязг и скрежет порванных нервов.
Дым от костра поднимается вверх
И небо плачет, жмурясь от света.
И я то ли вою, то ли кричу.
И с пальцев моих капает лето.
Ритуальный вальс через насилье,
Мучной аромат безжизненных губ,
Помирающий кролик со страстью вампира
Пожирает собственный труп.
И улыбается собственной смерти,
И наслаждается криками крови,
И плавится талый вымерзший снег
В теплых лучах благодатного солнца.

«Луна по бархату ночного неба плыла…»

Луна по бархату ночного неба плыла,
Пугая мертвым ликом
Святую сущность бытия.
И криком вечного молчанья
Ее лизали облака
И треснувшая гладь земли разверзлась
И из вечной мглы
Восстали духи зла.

«Пасмурным днем…»

Пасмурным днем,
Когда спят мои сны,
Я пою увертюры,
Слагаю стихи.
Я строю из буковок
Сказочный край,
Где бескрылые боги
Пьют крепкий чай.
Где коты наблюдают
За мерцаньем светил,
Где живу я сейчас,
Где когда-то я жил.
Маленький домик
Возле реки —
Там сейчас почивают
Мои сладкие сны.
Мое звездное небо
Несет меня вдаль
И повсюду незримо
Летает печаль.

«Я был рад беспечности незнанья…»

Я был рад беспечности незнанья,
Возвел бы сад, отягощенный знаньем,
Но снег засыпал землю белым,
Впитав в себя всех тайн величье.
И скрипка пела, насладившись счастьем,
Выплескивая бархатные звуки,
Корежа небо, ожидая смерти.

«Товарищ высокого роста…»

Товарищ высокого роста
В сапогах и берете
Крикнул Пете:
– Послушайте Петя,
Что вы сказали Свете?
– Я, – ответил Петя
Товарищу в берете, —
Не говорил о Свете.
– Я вас спросил, что Свете,
А вовсе не о Свете, —
Сказал товарищ в берете,
А Петя улыбнулся,
Прищурился, надулся,
– Какой, простите, Свете, —
Сказал серьезно Петя,
– Не той ли, что в буфете
Мечтает о конфете?
– Да той, – сказал в берете
– Что я ее люблю, —
Промямлил тихо Петя.
Товарищ высокого роста
В сапогах и берете
Крикнул Пете:
– Молодец, я вас поженю.

«В моей влажной уютной помойке…»

В моей влажной уютной помойке
Роется маленький ящур.
В черных как дыры сплетеньях
Пускает влажную жидкость,
Уткнувшись ослепшей мордой,
Бродит по следу китайца,
Вдоль песчаных изгибов
Моих гниющих мозгов.
Я отрываю от тела
Время – карманный фонарик
И мажу по небу белым
Беспечно ползущим вьюном.
Спи мой заброшенный остров,
Покрытый мхом и словами,
Отныне свет пышного тела
Взмывает ногами лани.
В окаменелых берёзках
Гранитные слезы чеканя,
Я отлетаю от нотки
В поющие стены Китая.

«Умри мой страх, мой тлен и голод…»

Умри мой страх, мой тлен и голод,
Мои терзанья в сумраке ночи,
Умри во мне о вечный холод
И ненависть моя умри.
Взойди ростком целебным, радость,
Любовь, беспечность, страсть,
Я так хочу быть виноградом
И никогда ни у кого тебя не красть.

«Паронитовые братья…»

Паронитовые братья
Пили уксус на дворе,
Говорили о погоде
В предстоящем сентябре.
Будет дождь, нет будет жарко,
Будет снег, нет духота,
Паронитовые братья
Простояли до утра.
Я нет, я еще по кружке,
Уксус кончился и тут
Паронитовые братья
Бух на землю, в землю плюх.
На дворе большом просторном
Возвели мемориал,
А сентябрь между тем
Никогда не наступал.

Иван Троегубов и его нелепая смерть

Иван Троегубов восходит на гору,
Томим интеллектом, пьянством и славой.
Иван Троегубов великий мыслитель,
Знаток всех религий и тайных соблазнов.
В походке его гениальности почерк,
В глазах его блеск предвестник свободы.
Иван Троегубов от мира уходит,
Чтоб насладиться царством природы.
Томимый соблазном во всем быть свободным,