Выслушав все это, султан Абдул-Гамид Второй поднял глаза вверх, обратившись к Всевышнему с короткой молитвой. Да-да, это именно тот самый Абдул-Гамид Второй, который правил Османской Империей в те времена, когда она вела войну с Россией за контроль над Болгарией. Как обычно водится в таких случаях, в тот раз от войны выиграли те страны, которые в ней вовсе не участвовали: Австро-Венгрия, получившая Боснию и Герцоговину, а также Британия, обосновавшаяся на Кипре. Болгария, которая и была предметом спора, подпала под контроль все той же Австро-Венгрии.

И все бы хорошо, но тридцать лет назад Абдул-Гамид был тридцатишестилетним мужчиной с самом расцвете сил, не лишенным некоего лоска и шика, а сейчас перед министрами сидел дряхлый старик со сгорбленной спиной и трясущимися руками. Султана измучил не только его возраст. Все эти тридцать лет он, опасаясь заговора или военного переворота, которые должны были лишить его престола и жизни, провел взаперти в своем дворце Долмабахче, показываясь народу только раз в год, когда султан обязан торжественно шествовать в мечеть, а потом принимать своих сановников. Но в каждом приближенном мог скрываться предатель, за каждым кустом сидеть убийца, а умники из образованных неизменно строили прожекты, превращающие Османскую Империю в конституционную монархию или даже республику. Из-за этой параноидальной подозрительности султанский дворец оказался наводнен стражей, страна – полицией, а сам повелитель правоверных оказался на грани того состояния, в котором простых смертных увязывают в смирительную рубашку и начинают поливать холодной водой, потому что других методов борьбы с психическими заболеваниями медицина начала двадцатого века не знает.

– Неужели все обстоит так плохо, как вы тут сказали, безродные собаки? – обратился султан к своим министрам угрожающим тоном, едва закончив молиться. – Неужели народ османов настолько ослабел, что более не способен побеждать неверных? Неужели мы зря усиливали армию и давали нашим офицерам первоклассное военное образование? Неужели мы напрасно оборудовали оборонительные позиции на Чаталжинском рубеже по последнему слову европейской техники? Неужели наши батареи на Босфоре потеряли свою мощь и более не смогут отразить нападение русских броненосцев? Неужели мы тридцать лет зря вкладывали деньги в армию? Неужели мои аскеры не могут взять миллион или два болгар, сербов, армян или греков и пригрозить русскому царю и его прихвостням, что эти люди будут убиты, едва на наших границах прозвучит первый выстрел? Неужели наши друзья в Европе забыли о том, что как только русский царь захватит Черноморские проливы, то тут же наводнит Средиземное море своими кораблями? Молчите? Необходимо провести мобилизацию и подготовить армию к большой войне. Сообщите всем, что если все против нас, то я объявляю газават – священную войну против всех неверных! Всех без исключения. Никто из них не должен чувствовать себя в безопасности. А теперь идите прочь, вы оба, и возвращайтесь только с хорошими новостями!

Как только пятящиеся Великий визирь и министр иностранных дел, не смея возразить своему повелителю ни единым словом, покинули залу для приемов, немного остывший Абдул-Гамид подумал, что зря он на них так орал. Оба преданы ему как собаки, и так же, как собаки, в меру глупы и недальновидны. Но ничего не поделаешь: стоит взять какого-нибудь умника – и он непременно вляпается в заговор, поскольку любому умному человеку очевидно, что так дальше жить нельзя. Очевидно это и самому султану, но, в отличие от молодых умников, у него есть жизненный опыт и он понимает, что путь Османской Империи похож на железную дорогу, рельсы которой ведут прямо в джаханнам