Дорога до института, надёжно спрятанного в закоулках двориков вдоль Ленинградского шоссе, заняла не более получаса. Своё дело сделала пузатая мигалка на крыше, да и пешеходов к ночи поубавилось настолько, что им теперь снова хватало тротуаров.

Серое неприметное здание с плоским карнизом над подъездом, какие любили строить скучные советские архитекторы-минималисты, сегодня выглядело на удивление празднично и оживлённо. Чуть ли не во всех окнах горел свет. Парковка, обычно полупустая, была заставлена одинаковыми чёрными «каплями» с ведомственными номерами.

– Куда? – поинтересовался Константин, выходя из кожаного тепла салона.

– Я вас провожу, – ответил Макс, хозяйски хлопая дверцей. – Мы и так припозднились.

Неужели он думал, что Константин заплутает в коридорах, если ему просто сказать, где его ждут? Однако, выяснять тайные умыслы провожатого смысла не было. Такие привыкли чётко делать то, что им говорят, и не самовольничать понапрасну.

Дежурный в стеклянном закутке на первом этаже охранник был сегодня не один. Вместо того чтобы просто показать ему пропуск и приятельски кивнуть, Константину пришлось вручать корочку стоявшему здесь же боевому офицеру в камуфляже и с последней модернизацией «калаша» через плечо. Отчаянные времена – отчаянные меры, что поделать.

– Проходите. – Офицер вернул документ и покосился на Макса. – Ваш?

– Я только что выходил, – предпринял тот попытку возмутиться, но наткнулся на твёрдый взгляд и полез во внутренний карман пиджака. – Вот, держите.

Константин отошёл от проходной, дождался покрасневшего от возмущения провожатого и поделился возникшими сомнениями:

– Вам не показалось, что товарищ говорит с некоторым акцентом?

Макс брезгливо оглянулся через плечо, которым в следующее мгновение пожал, заметив:

– Форма у него тоже не слишком наша, скорее уж натовская…

Константин обратил внимание на то, что дежурный за стеклом как-то уж больно тоскливо смотрит им вслед.

– Помнится, ещё в 2007 году президентом был подписан закон о введении войск НАТО на нашу территорию в случае народных волнений и техногенных катастроф, – сказал он, пока они ждали лифта.

– Было дело. – Макс порылся языком в зубах и причмокнул. – Правда, тогда эту тему заобсуждали, закомментировали и, говорят, даже умудрились принять несколько законов под тем же номером, чтобы вопрос замять окончательно. Видать, теперь пришло время. Скоро даже матом придётся ругаться по-английски.

– У них мата нет.

– А как же «фак»? – искренне удивился Макс.

– А разве можно отнести к мату слово, которое звучит из телевизора и которое дети запросто произносят при родителях, а те – при детях?

– Прикольно.

Они замолчали, потому что за открывшимися дверцами лифта обнаружилась точная копия офицера с проходной. Выходить копия не собиралась и молчала.

– Вверх? – на всякий случай уточнил Макс, продолжавший играть роль Вергилия из «Божественной комедии».

Офицер отделался едва заметным кивком.

Этот, вероятно, вообще по-русски не понимает, подумал Константин, водя пальцем над кнопками этажей.

– Пятый, – подсказал Макс.

Когда кабина замерла и снова открылась, его «приехали» прозвучало вполне в духе Салтыкова-Щедрина.

Длинный коридор вёл в конференц-зал, где всего несколько часов назад Константин докладывал на тему «облачного» НЛО. Однако Макс, не доходя до высоких, отделанных под дуб дверей, свернул в коридор направо, туда, где располагались кабинеты руководства.

Коридоры были пусты, шаги по выложенному ёлочкой паркету звучали гулко.

– У Пичугина? – Константин на ходу пригладил волосы.

– У Скрябина.

Профессор Скрябин был директором института. Хотя все сотрудники прекрасно знали, что руководит их полузакрытым заведением всесильный заместитель, поскольку оторвать профессора от науки не смогли ни правительственные награды, ни преклонный возраст, ни недавняя смерть жены, матери Веры. Порой у особо приближенных коллег создавалось ощущение, что Арсений Степанович не совсем хорошо понимает, к какому ведомству относится доверенное ему учреждение, настолько с головой он уходил в теоретическое обоснование собственных концепций, надо сказать, весьма актуальных и отчасти даже прорывных, не обращая внимания на сугубо утилитарные требования вышестоящих инстанций. Главной из них было Министерство обороны. Оборона – вещь тонкая и деньгоёмкая, так что далеко не всем в институте было дело до науки. Зато Андрею Дмитриевичу Пичугину было дело до всего. Он считал, и не безпочвенно, что может замещать своего непосредственного начальника на всех полях деятельности, главным из которых, разумеется, считал военное. На то он и генерал, чтобы генеральствовать на благо родине и… хотя нет, партия уже неактуальна.