И вот теперь меня снова отправляют туда, только в одёжке почище. И с гипсом.

– Ладно, ты, наверно, иди, – сказала я Сьюзан и повернулась к ней спиной. – Тебе же надо идти разбираться.

Взаперти у матери я могла хотя бы по комнате двигаться. Теперь же я беспомощно лежала, прикованная к больничной койке, вдали от Джейми и Коржика.

Если придётся уехать от Сьюзан, никакого Коржика больше не будет.

Сьюзан Коржика не особо любила – не так, как я. Он ей после Бекки остался. Может, она даст мне его на время, если там, где я в итоге окажусь, будет, где держать лошадь. Всё-таки это ведь я за ним ухаживаю.

Я закрыла лицо ладонями, и слёзы полились на подушку. Звук я постаралась заглушить.

Возможно, Джейми разрешат оставить кота. Всё-таки он мышей хорошо ловит. Даже мама могла бы разрешить Джейми кота.

– Очень, очень жаль насчёт твоей мамы, – прошептала надо мной медсестра помоложе и натянула одеяло мне на плечи.

Я ничего не ответила. Вообще-то Сьюзан старалась прививать мне манеры, но как полагается себя вести, когда люди сожалеют, что умерла твоя ненавистная мама, я понятия не имела.

– Папа у тебя где, на фронте? – спросила медсестра.

Я покачала головой.

– Умер, – прошептала я. – Давно. С войной это не связано. – И потом добавила: – Теперь мы сироты.

Медсестру это, видимо, потрясло.

– Ах ты, бедняжка!

Я перевернулась на бок, лицом к стене.

– Что происходит дальше с сиротами? Где они живут?

– Вообще, в приюте, – протянула медсестра. – Но ведь ваша тётя вас, конечно…

– Она нам не тётя, – прервала я.

Когда днём пришла Сьюзан, я притворилась, что сплю. Ближе к вечеру она вернулась с Джейми. Она и книжку нашу с собой принесла, «Швейцарский Робинзон», единственную, какая у нас осталась. Когда на дом упал снаряд, эта книжка лежала в нашем убежище Андерсона – приятно думать, что убежище действительно хоть что-то спасло.

Сьюзан открыла на первой странице и принялась читать:

– Вот уже не первые сутки мы находились во власти разбушевавшейся стихии…

– Нет! – закричала я и зажала уши руками. – Не надо!.. Не хочу!

Семья швейцарских робинзонов терпела кораблекрушение и попадала на прекрасный остров, где всё оборачивалось для них как нельзя лучше. Джейми обожал эту книжку. Я же никогда не любила. А теперь и совсем терпеть не могла.

Бушующая стихия разнесла наш с Джейми корабль. Только никакое чудесное спасение нас не ждало. Мы не попали на остров. Мы по-прежнему барахтались в неистовых волнах, повиснув над самой бездной.

Сьюзан захлопнула книгу. Я прижалась к Джейми и зарыдала.

Дни шли один за другим, но разбираться с нами никто не торопился. Я спросила насчёт приютов у молоденькой медсестры, и она сказала:

– Ой, сейчас наверняка есть хорошие… – и прямо вижу, лицо посерело. – Не то что раньше. В смысле, кормят нормально, и всё такое. Голодом не морят, по крайней мере…

– А с пони там можно? – спрашиваю.

– Насчёт этого не могу быть уверена, – говорит. Ну и понятно, что нет.

Доктора каждый день тыкали и жмакали мне ногу. Гипс сменили на другой, в точности такой же. Костылей не давали, с постели вставать не разрешали.

Каждое утро приходила Сьюзан и смотрела на меня мягко и сочувственно. Во второй половине дня, как только у Джейми заканчивалась школа, она приводила его ко мне.

Когда мы поселились у Сьюзан, она достала мне костыли. Но мама, когда забрала нас обратно, костыли выкинула. Так мы с Джейми и попали в Лондоне под бомбёжку: я просто не успела доковылять до убежища после того, как дали воздушную тревогу. Мы выбрались на улицу и попали под град обломков и битого стекла.

Ночью меня разбудила медсестра.