Жена.

Всадник знает, чем привлечь мое внимание. Я не хочу быть с ним, но я вспомнила, каково это – когда рядом кто-то есть. Вспомнила, как это – спокойно разговаривать, без вранья и притворства. И отвечаю:

– Нет, обязано.

Просыпаюсь я в объятиях Войны.

Я поняла это еще до того, как окончательно проснулась. Я лежу на боку, мне слишком тепло, а тяжелые руки Всадника удерживают меня в объятиях. И все же, открывая глаза, к реальности я оказываюсь не готова.

Мое лицо едва ли не утыкается ему в грудь. Чуть откидываю голову назад, отстраняюсь и вижу багровое свечение татуировок на оливковой коже.

Как это вышло?

Опускаю взгляд вниз и… черт, мы на его тюфяке, а это значит, что я зачем-то переползла к нему посреди ночи, пожертвовав одеялами ради тонкого пледа и крепких мышц. Поднимаю глаза вверх, вижу изгиб шеи, лицо… Во сне Война похож на ангела – вернее, и на ангела, и на демона одновременно. Резкие черты смягчаются, и он кажется почти… безмятежным. Челюсти сжаты не так крепко и губы выглядят еще соблазнительней, когда на меня не направлен острый, как лезвие, взгляд. Всадник сейчас кажется не таким ужасным.

Я долго, долго смотрю на него, но вдруг спохватываюсь:

Стоп, Мириам! Хватит заглядываться на Всадника Апокалипсиса!

Нужно выбраться из его объятий. Немедленно. Последнее, чего мне хочется – чтобы он проснулся из-за моей возни. Война закинул на меня ногу, а рукой обхватил за талию, прижимая к себе. Мне удается вытянуть из-под него сначала одну ногу, а затем и вторую. Пытаюсь спихнуть с себя его руку. Пытаюсь – хорошее слово. Да его рука весит пару тонн, не меньше, и он не собирается отпускать меня. С большим трудом удается слегка повернуться. Вот же великан!

– Жена…

Делаю глубокий вздох, уставившись на его грудь. Вот этого-то я и боялась. Медленно поднимаю взгляд на Войну. Его глаза слишком близко, я даже могу разглядеть золотые искорки в них. Губы слегка изогнуты в улыбке, на лице – выражение глубокого удовлетворения.

– Это все ты виноват, – заявляю я.

Всадник вскидывает брови:

– Я?

Он даже не утруждает себя замечанием, что мы, вообще-то, лежим на его жалком тюфяке. И не убирает руку с моей спины. Его ладонь скользит, опускаясь все ниже, замирает на пояснице. Пальцы медленно двигаются, рисуя контуры моего тела. Похоже, ему все это нравится, так как выглядит Война раздражающе довольным. Взгляд Всадника подобен меду, когда он произносит:

– Оставайся со мной, Мириам. – Его рука скользит по моему бедру. – Спи в моем шатре. Делай свое оружие. Спорь со мной.

Я вглядываюсь в его лицо. Если бы он только знал, как заманчиво это звучит для одинокой девушки вроде меня. И говорит Всадник это в тот самый момент, когда я виновато нежусь в его объятиях. Прикосновения – роскошь, которой я слишком долго была лишена. Но в том-то и дело. Это роскошь. Роскошь, которую я не могу себе позволить, особенно с этим монстром.

– Нет, – отвечаю я. Сон развеивается, и Война вновь принимает свирепый вид. Теперь мне легче ему отказать. – Я подыграю, позволю называть себя женой, но никогда не буду с тобой по своей воле.

Рука Войны сильнее сжимается на моей талии, крепче притягивает меня к его телу.

– Хочешь знать правду, Мириам? Люди всегда говорят что-то подобное. Но их клятвы хрупки и со временем рушатся. Твоих речей я не боюсь, а вот тебе моих стоит остерегаться. Ибо я говорю: ты моя жена, ты подчинишься моей воле и станешь моей во всех смыслах этого слова еще до того, как я уничтожу этот мир.

И все вернулось на круги своя. Война в своем шатре, я – в палатке, и между нами целый лагерь, почти пять тысяч человек.