– Я верю в Бога, – говорю ему. – Но не в твоего.

Моя мать была иудейкой, отец – мусульманином. Я выросла, веря во все и ни во что.

– Плохо, – отвечает Война, глядя на меня, – потому что ты Его, кажется, заинтересовала.

И вновь тянутся дни налетов; дни, которые начинаются с грохота копыт, а заканчиваются кровавым парадом.

Лишь на четвертый день звуки становятся иными. Проснувшись, моргаю, глядя на ветхие деревянные подпорки палатки. Снаружи доносятся женские голоса. Протираю глаза, сажусь, сдерживая зевок. Колено упирается в кучу веток, занимающую большую часть моего жилища. Война выполнил свою часть договора – мне позволили собирать древесину, из которой я делаю оружие. Но хожу я с сопровождающим, конечно.

Скатившись с тюфяка, подхватываю ботинки и обуваюсь. Затем расчесываю пальцами волосы. Последнее время я сплю в одежде – не рискую оставлять что-либо без присмотра в лагере, где двери не запираются, – поэтому просто расправляю рубаху и выхожу на улицу.

Палатки вокруг разобраны и упакованы. Я в замешательстве оглядываюсь, мимо пробегает женщина.

– Извините, – окликаю ее, – а что происходит?

Она удивленно смотрит на меня, как будто все и так понятно.

– Мы переезжаем.

Переезжаем.

Даже сейчас, когда палатка превратилась в кучу шестов и ткани у моих ног, от одной мысли об этом все внутри сжимается. Я не ожидала, что лагерь будет переселяться. Хотя именно так и ведут себя захватчики – снимаются со старого места, совершают набеги, и снова в путь, навстречу новым грабежам.

– Мириам.

Я едва не подпрыгиваю от прозвучавшего за спиной голоса, оборачиваюсь и вижу двух мужчин с красными повязками на руках. Всадники Фобоса.

– Военачальник желает видеть тебя.

Внутренности снова сводит спазм. С последнего разговора с Войной миновала половина недели, и я никак не могу понять, боюсь ли очередной встречи с ним или предвкушаю ее. За прошедшие дни я убедила себя: даже если у Войны и был ко мне какой-либо интерес, он уже пропал. Наверное, Всадник нашел себе новую женщину, и теперь изводит ее, называя женой.

Роскошный шатер Войны еще не убран. Внутри я вижу хозяина, облаченного в черные штаны и рубаху, на поясе у него висит кинжал. Он стоит на коленях у открытого сундука, спиной ко мне и моим провожатым.

– Господин, – говорит один из всадников Фобоса, – мы привели ее.

Война отвечает не сразу. Прячет вещь, которую держит, в сундук, захлопывает его и проводит ладонями по крышке.

– Свободны, – говорит он на обычном иврите. Видимо, бережет свою тарабарщину для официальных речей.

Воины отступают, я тоже пытаюсь ускользнуть вместе с ними.

– Не ты, Мириам.

Замираю, волоски на руках встают дыбом. Хотелось бы мне сказать, что это от страха, но в голосе Войны слышны особые нотки… навевающие мысли о мягких простынях и теплой коже. Перевожу дух и снова оборачиваясь.

Война стоит и смотрит прямо на меня. Он кажется огромным, величественным и страшным. Угроза, волнами исходящая от него, никак не связана с мечом, который он держит в руках. Есть что-то в самой его сущности, что вызывает страх.

Несколько долгих секунд Всадник изучает меня взглядом. Достаточно долгих, чтобы увериться: никакой другой женой он меня не заменил. И мое сердце пускается вскачь.

– У меня для тебя кое-что есть, – заявляет Война.

Я поднимаю брови. Не думаю, что мне нужен его подарок, что бы он там ни приготовил. Но он продолжает стоять и смотреть на меня, и мои брови взлетают чуть выше.

– Так ты собираешься показать мне подарок? – спрашиваю я.

– Сперва мне хочется посмотреть на тебя, жена. Или откажешь мне даже в этой малости?

В его тяжелом взгляде напряжение, и я не знаю, как мне себя вести. Каждый раз, когда мне кажется, что Всадник свернет направо, он сворачивает налево, и наоборот. Четверо суток Война держался от меня на расстоянии, а теперь говорит так, будто все это время жаждал меня видеть.