Все решения, как и сейчас в старости, принимал быстро, не откладывал дело на очень большой срок. При этом не мог чувствовать себя спокойно до тех пор, пока дело не сделано. Порою бывали присущи мне детское лихачество и проявления авантюризма. Был характерен и повышенный эгоизм.

Был и остался человеком вспыльчивым, легко возбуждающимся и раздражающимся, трудно сдерживающим себя и при этом способным резко повышать свой голос и разговаривать очень громко, сам того не замечая. Нередко мог нагрубить собеседнику и выругаться. Но матом, применяемым в русском языке, до 1938 года не ругался, так как тогда, живя среди чувашей, в языке которых мата нет, с ним сталкивался очень мало.

С раннего детства я был лицом дисциплинированным, исполнительным, достаточно аккуратным, соблюдающим точность и всегда держащим свои слова и обещания, а также любящим во всем идеальный порядок. Бывал я и упрямым, в важных делах консервативным и делающим во многом все по-своему. Старался всегда оставаться самим собой.

Разумеется, я как личность к 1938 году еще окончательно не сформировался, и мне предстояло дальнейшее большое развитие. При этом развитию некоторых особенностей моей личности резко способствовали или, наоборот, препятствовали сложившиеся после 1938 года не вообразимые мною ранее жизненные ситуации: ранняя смерть отца в 1939 году, жизнь с очень порядочным и умным соседом в кабине студенческого общежития, общение в нем с «несолидными» и «солидными» друзьями, успехи и неудачи в учебе, Великая Отечественная война, германский плен, страдания, голод, пережитые ужасы и другое. Однако очень многое из того, что сказано мною выше о себе к 1938 году, присуще мне и сейчас – в глубокой старости.

Свои черты характера, темперамент, физическое состояние, способности и другие признаки любой личности к началу юности – ко времени, когда каждого человека можно считать в основном уже состоявшимся, я описал выше подробно потому, что они позже сыграли для меня очень большую роль в последовавших жизненных обстоятельствах. И они же нередко при этих обстоятельствах оказывались единственными причинами ряда совершенных мною безрассудных или рациональных действий и поступков и моего поведения вообще, и особенно – в тяжелейший период Великой Отечественной войны в 1941–1945 годах, а также частично в 1946 году и позже.

Однако я считаю, что все мои жизненные обстоятельства, действия, поступки, поведение и вся моя жизнь вообще определялись в конечном счете не мною самим, а судьбой, предначертанной всякому человеку от непостижимой для его ума Высшей – божественной силы, то есть, наверное, от Бога. По-видимому, иногда Он держит у себя на виду некоторых лишь Им избранных людей и покровительствует им. Вероятно, в их число в исключительно опасные и трудные для меня времена попадал и я, хотя всегда был и остаюсь и сейчас по существу атеистом.

Здесь же одновременно хочу отметить, что вся моя сознательная жизнь, как и у большинства людей, представляла собой комплекс удач и неудач, причем последних всегда бывало значительно больше. Очень много у меня было невезений и ошибок. То, что зависело только от меня самого, почти всегда получалось. А то хорошее или просто необходимое для меня, а дальше и для членов моей семьи, которое зависело от решения других лиц и особенно от начальства (даже самого ничтожного), достигалось либо с величайшими муками, либо не достигалось совсем. Даже получение простейшей справки о чем-либо от какого-либо бюрократа было для меня большой проблемой. Особенно не везло мне в обеспечении себя хорошей работой, лучшими жилищными условиями, достойным положением в обществе. Не везло и детям, а также милой супруге Кате, которой я так многим в жизни обязан…