– У вас что-то произошло?

– Мама заболела, и я должен быть с ней.

– Вы хороший человек и примерный сын, не то что мой оболтус, под пятьдесят, а все ума не наберется. О почтении к матери и говорить нечего, я ему нужна только тогда, когда получаю пенсию да плату за квартиру.

– Сожалею, люди, они разные.

– Да, но мы договаривались на месячное проживание, и если бы я знала, что вы съедете раньше…

– Не волнуйтесь, Анастасия Владимировна, я оплачу аренду квартиры за месяц, – не дал ей договорить Рустам.

– Но я не смогу сейчас подъехать.

– Этого и не требуется. Я оставлю деньги и ключи в зале на столе, дверь же захлопну.

– Не знаю почему, но я вам верю.

– Люди должны верить друг другу, иначе жизнь превратится в ад.

– Согласна. Хорошо. Желаю вашей матушке скорейшего выздоровления, и передайте ей, пожалуйста, что у нее прекрасный сын.

– С удовольствием. В квартире порядок. До свидания. Буду в вашем поселке, обязательно сниму квартиру у вас.

Гамсадзе отключил телефон, протер трубку, положил на рычаг старого аппарата и усмехнулся: «Знала бы старая карга, какой из меня прекрасный сын».

Но деньги отсчитал все и, оставив ключи, вышел в подъезд, захлопнув за собой дверь. В 7.00 он уже был в том же переулке, откуда выезжал вчера на встречу с Назаром и по которому возвращался домой. Этот проулок был очень удобен, ни одной калитки, выходящей в него, зато много кустов и деревьев, а у поворота на пустырь небольшая площадка, будто кто-то специально сделал ее для стоянки машин. Впрочем, возможно, так оно и было. Закрыв «Ниву» и соблюдая меры предосторожности, он не спеша прошел к покосившемуся забору участка Алтунина. Обошел его и встал за развесистой ивой, откуда ему был виден и дом, и двор, где находились боевики группы Назара. Посмотрел на часы. До начала главных действий еще полтора часа, но ничего, он подождет. Гамсадзе умел ждать, это не было для него в тягость.

В доме же первым проснулся Алтунин. Стал спускаться с печи и наступил на Назарова.

– Ты чего, Федька? – вскочил тот.

– В сортир мне надо, мочи нет.

– Пойдем!

– Я че, один не смогу?

– Сможешь, но и мне надо в туалет.

– А! Голова-то как трещит! Перебрал вчера. Нальешь опосля?

– Налью. Как не налить на прощание?

– А бабки?

– Ты же в сортир хотел.

– Бабло важнее, – переминаясь с ноги на ногу, проговорил Федор.

– Будет тебе все!

– Ну, лады, побежал. – Он пулей вылетел из дома и закрылся в туалете.

Вернулся Федька бледный, как поганка:

– Фу, сука, вывернуло всего. Да еще желчью. Давно так не блевал.

– Налить?

– Он еще спрашивает. Но немного. Первую пару стаканов вынесет наружу, по опыту знаю, хорошо, если третий провалится.

– У тебя целая наука, как похмеляться в экстремальной ситуации.

– Было бы чем, а похмелье собью.

Назаров достал из дорожной сумки Гавриленко бутылку водки. Федор поставил на стол стакан, выложил начатую пачку «Примы».

– Хватит? – спросил Виктор, налив в стакан граммов сто.

Федор кивнул, опрокинул в себя водку и сжался, сложив руки на коленях. Его сотрясали рвотные позывы, но он терпел. Правда, недолго, сорвавшись с места, кинулся к помойному ведру.

– Первая вылетела, мать ее, – вернувшись, пробурчал он и налил себе еще граммов сто двадцать.

И вновь его вырвало. И в третий раз тоже. Только после последних в бутылке сто граммов он икнул и облегченно вздохнул:

– Провалилась! Теперь будет ништяк, давай, Витя, второй «пузырь», надо закрепить успех.

Назаров не жалел водку, и уже через час Федька свалился с табурета на пол.

– В хлам, то, что и надо. Положить его на лавку? – усмехнувшись, спросил Гавриленко.

– Пусть лежит, где лежит, не трогай. Бутылки протри, да в ладони его зажми, чтобы на «пузырях» остались лишь отпечатки Феди-Синяка.