– Нет. Люди боятся, что умрут от язвы или рака. А у меня есть для них чудесная новость – все умрут в любом случае. Ни один не выживет.

Наш смех усилило эхо, и Дамир скрылся за тёмно-красной дверью. Исчез надолго, будто поплыл сам креветок в аквариуме вылавливать и откручивать им хвосты.

Белый Фендер призывно смотрел на меня, намекая на близость. Почти, как подвыпившая девица у бара. И я не выдержал, взял его в руки, огладил изгиб, приладил на колено. Почувствовал добротный лак под пальцами, струны, рифы. Как-то само собой заигралось из забытого. Не так, как Дамир, конечно, неуклюже – пальцы отвыкли, но наружу постучались слова, возникшие из подсознания. Опять «Металлика» и их “Nothing Else Matters». Начал помогать себе стуком носка вместо метронома, увлёкся. И стало так хорошо, будто только это и нужно было. Как аспирин при больной голове.

Я перебирал струны, прикрыл веки и вдруг представились сами собой синие глаза. И неожиданное осознание – а ведь то, что я принял за исключительно качественную игру, оказалось правдой. И меня будто мешком с цементом по голове шибануло: они тоже настоящие! Её глаза. И ненависть. И жар. И поцелуй.

По спине пробежали мурашки.

Я так отвык от настоящего, что перестал распознавать. Дожились! И чтобы выбросить откуда-то исподволь подкрадывающееся смущение, я начал играть снова. И слова припева, натужившись, вспомнил, чтоб только не думать. И опять, и опять. Лучше три раза спеть один куплет и припев, чем ныть.

– А я до сих пор жалею, Ванька, – послышалось из-за спины, – что ты бросил нас и нашего «Грязного Джо» и занялся, как ты заявил, «серьёзными вещами». У меня от твоего тембра сейчас мурахи размером с американских тараканов по рукам ползут!

Я обернулся. Дамир стоял с подносом в руках над ближайшим столом.

– Тараканам место в голове, – заметил я, откладывая гитару и вставая.

– Там уже другие всё заняли, больше билетов не осталось, аншлаг, – сказал Дамир и ткнул пальцем на кнопку пульта.

Негромко запел Гэри Колеман про то, что небо плачет[17].

– Но без шуток: когда тебе настохренеет быть строительным магнатом, у тебя всегда будет место.

– А нынешнего фронтмена твоего бэнда в переход пошлёшь с гитарным кофром?

– У нас фронтменша, – поправил меня Дамир, наливая пиво в высокие стаканы. – Заглянул бы хоть раз с сентября, знал бы.

– Угу… – Мне даже шутить по этому поводу не хотелось.

Дамир устроился напротив, подвинул ко мне тарелку с хрустящими красно-рыжими креветками.

– Что там про Самшитовую рощу? Правду пишут или опять брешут, сволочи?

Он облокотился на стол и смотрел на меня прямо. С креветкой в руке, зависшей над соусом, как рука судьи с молотком перед принятием резолюции. Кому угодно другому я бы сказал иначе, но в шаманские глаза друга врать не получилось.

– Я сам об этом узнал из новостей, – я опустил голову, креветка пучеглазилась на меня тоже, словно хотела подчеркнуть, что всем нам быть поджаренными – в соусе, на шпажках или попросту в кастрюле с укропом, так что чего уж выкручиваться. – Думаю, мой косяк.

– Хреново.

– Угу. Не то, чтобы я специально ввозил паразитов. Но компания моя, сотрудники мои, и вся херь на мне.

– Роща – та самая, где мы с ребятами на втором курсе…?

– На третьем.

– Жаль, хотел туда летом дочек свозить.

– Хочешь, врежь мне, – поджал губы я.

Дамир усмехнулся.

– Лучше креветок ешь. Остынут, будет не то.

Я уныло повозил продуктом моря в желтоватом соусе. Из кухни выскочила жена Дамира, Варька, полноватая после последних родов, с соломенного цвета косой, как с иллюстрации русских народных сказок.

– Ванюш, привет! – радостно воскликнула она, подавая нам гигантские порции фри и луковых колец в кляре. – Пришёл, наконец! А мы тебя уже потеряли! Кристи и Лиза спрашивали, где дядя Ваня! Ты хоть нашу ёлку не пропусти!