Ювелирная, детальнейшая работа Лациса с историческими документами-стенограммами партийных съездов и конференций 1920-х годов, статьями и выступлениями тогдашних политиков – показывает, как на самом деле осуществлялся «великий перелом», покончивший с НЭПом и переведший социалистическое строительство в России на сталинские рельсы. Главный тезис Лациса, остающийся интересным и сегодня, когда все споры о разногласиях в послереволюционной коммунистической верхушке кажутся малоактуальными, таков: у раннего СССР была альтернатива сталинскому курсу! «Ведь если выбора не было, если путь наибольших народных жертв был объективно предопределен – историкам пришлось бы оправдать Сталина». Напротив, его курс, считает автор, был альтернативой ленинскому курсу. Вообще, пишет Лацис, история – «это извилистая тропа со множеством развилок», она альтернативна, это не «прямой как стрела тоннель в скале, из которого путникам не сделать ни шага в сторону». Если Ленин ставил задачу постепенного, медленного, растянутого на десятилетия «врастания в социализм», то Сталин потребовал от руководимой им партии ускоренного, форсированного строительства социализма – несмотря на все объективные условия и вопреки им, ценой неимоверных жертв и лишений. «Переломом» Лацис называет тот переворот, который Сталин почти незаметно подготовил и осуществил в 1928–1929 гг. До тех пор, руководя партией, он последовательно и настойчиво отстаивал курс на НЭП, проложенный Лениным после краха «военного коммунизма», и упорно боролся против разнообразных «оппозиций» – Троцкого, Каменева и Зиновьева, требовавших покончить с НЭПом и начать ускоренную индустриализацию.

Однако, победив своих соперников в Политбюро, разоблачив и заклеймив их как «леваков», лишив их политической роли и влияния, он взял на вооружение их же лозунги – и, не называя авторов, навязал партии их курс. Точнее, теперь это был уже его, сталинский курс, и сверхамбициозные темпы первых пятилеток назовут не троцкистскими или зиновьевскими, а именно сталинскими. Лацис с документами в руках показывает, насколько отличным было сталинское понимание путей «построения социализма в одной стране» от ленинского и насколько вариативными были эти пути. Он жестко полемизирует с исследователями, начиная с Милована Джиласа, которые приравнивали сталинизм к ленинизму и признавали Сталина верным продолжателем дела Ленина. Настоящим продолжателем ленинизма, считает автор, был не Сталин с его штурмовщиной и эскалацией насилия во всех сферах, а Николай Бухарин. Марксистский теоретик и политик, он вошел в историю как «правый уклонист», потому что требовал продолжения ленинского НЭПа и постепенной, хорошо рассчитанной и скоординированной с потребностями российского крестьянства индустриализации. Только медленный и учитывающий интересы крестьянства, поддерживающий ленинский курс на «смычку» рабочего класса с ним путь кооперирования, считал Бухарин, мог привести к построению по-настоящему социалистического общества. Конкретный план кооперации был рассчитан знаменитым ученым Александром Чаяновым. Вместо этого – усилиями Сталина – мы получили ограбление и уничтожение крестьянства, его ускоренную «колхозизацию» ради высочайших темпов индустриализации.

Но, может быть, оно того стоило? Нет, показывает Лацис, анализируя статистику первой и второй пятилеток, как раз наоборот: форсирование обернулось тотальной бесхозяйственностью, чудовищной растратой и омертвлением основного капитала (сформированного за счет ограбления и терроризирования крестьянства), ни одна ключевая задача первой пятилетки не была выполнена, а задачи второй пришлось резко скорректировать в сторону уменьшения, чтобы сбалансировать трещавшую по швам советскую экономику. И это не говоря о страшном голоде 1932–1933 гг. Не говоря о страданиях и лишениях колхозных крестьян и раскулаченных. Не говоря о долгосрочных последствиях «перелома» – крахе трудовой этики, разрушении стимулов к труду, всеобщей бюрократизации хозяйства и жизни в Советской стране. Такова была цена сталинского «перелома» – отказа от ленинского плана «врастания в социализм». Впрочем, есть еще одно возражение: да, «перелом» был травматичным и болезненным, но иначе мы не смогли бы подготовиться к великой войне – и победить в ней! Это возражение автор тоже рассматривает – и с цифрами на руках показывает, что Сталин своими форсированными темпами, по сути, едва-едва вышел на те достаточно осторожные показатели, которые предлагались Госпланом до всякого «перелома». Иными словами, никакого выигрыша в темпах не произошло – наоборот, случилась огромная потеря и растрата тех скудных ресурсов, которые имелись у СССР и которые, будь они использованы правильным образом, дали бы куда больший эффект. И речь идет не только о материальных ресурсах, но и о ресурсах человеческих. Не будь «великого перелома», предполагает Лацис, вряд ли мы бы увидели в начале войны миллионы советских граждан, перешедших на сторону врага, вступивших в армию Власова и немецкие полицейские части. А еще в книге приводятся совершенно зубодробительные цитаты из выступлений Сталина и Бухарина, показывающие, что первый преступно долго – практически до 1935 г. – недооценивал опасность фашизма, нацеливал коммунистов на конфликт с социал-демократами и готовился к войне с Англией и Францией, в то время как Бухарин с самого начала усматривал главного врага в Гитлере и предлагал политику «единого фронта». Ту самую, к которой Сталин пришел только спустя годы после победы Гитлера в Германии – будь она реализована раньше, вполне возможно, и не было бы этой катастрофической победы.