Короче, жизнь била ключом. Но не только в смысле учебы — были и другие события, поджидавшие, так сказать, за углом. На втором курсе отец познакомился с мамой. О том, как она увидела его впервые, она написала сама:

«Учились мы вместе с первого курса, я была из сельской школы, серенькая… вся была поглощена учебой (понять бы, усвоить бы), но однажды вдруг увидела того, реферат которого хвалила доцент по древней философии, – бледный, худой, очень плохо одетый, на костылях, но лицо… образ из детства (любимый герой из фильма „Человек-невидимка“, видела, когда мне было пять-шесть лет). Но все это лишь промелькнуло. А месяца через два Тося сказала мне, что влюбилась в него».

Тося – мамина подруга детства, с которой они учились в университете вместе. Тогда, конечно, и мама обратила на него внимание – все-таки предмет воздыхания подруги. Вместе они стали пристально наблюдать за ним. И обнаружили в нем:

« – вдумчивость, глубокое, самостоятельное и оригинальное мышление, четкая логика в изложении, все положения аргументированы (по философии, политэкономии);

– догадливость быстрая, хорошая способность к обобщению, умение изъясняться на иностранных языках и вне занятий, приятное произношение (отметили преподаватели английского и французского языка);

– эрудиция, сила и оригинальность мыслительных процессов, умение выделить суть изучаемого явления, проблемы человека (патопсихология, психологический практикум, зоопсихология…);

– внимание, способность его длительно сосредотачиваться, записывать мысли лектора высокого уровня (именно его конспекты лекций нашего кумира проф. Б. Г. Ананьева легли в основу создания «Курса лекций…»).

А также мама с Тосей очень жалели его: «Постоянно грустен, замкнут, малоразговорчив, стеснителен, внешний вид и одежда – хуже некуда. Но и независим – старался обойтись без помощи, даже сердился, если пытались ему помочь в раздевалке, на лестнице, подать костыли или упавшую его вещь».

Вообще, у отца был протез, который он получил вскоре после выписки из госпиталя. Но операция по ампутации была сделана неправильно (в полевых-то условиях!) – и когда отец надевал протез, то вскоре рана начинала сильно болеть и кровоточить. Эти боли продолжались всю жизнь, даже когда появились более хорошие протезы.

Тося продолжать неровно дышать к отцу, страдала, делилась с мамой своими переживаниями, прямо не знала, что делать, а мама, как настоящая подруга, поддерживала с ней эти разговоры, старалась ей хоть как-нибудь помочь. Однажды она решила, что надо, так сказать, разрубить неизвестность, и предложила Тосе поговорить с предметом воздыхания и выяснить отношения. Но Тося робела и не могла найти в себе смелость сделать это. Тогда мама — опять же как настоящая подруга — предложила свою помощь. Тося, конечно, радостно согласилась. Наивное поколение! Мы-то сейчас, конечно, знаем, чем такие вещи заканчиваются. Я даже помню песню из наших студенческих лет точно с таким же сюжетом, которая заканчивается словами: «В любви надо прямо и смело задачи решать самому, и это серьезное дело нельзя доверять никому». Но в те годы этой песни, наверное, еще не было, а может, Тося не участвовала в художественной самодеятельности. Или, может, даже и самодеятельности еще не было, а может, Тося просто не любила песни. В любом случае последствия не заставили себя ждать. Я, конечно, не был свидетелем этого разговора, но вполне себе представляю, как мама, ответственно подойдя к делу (а она ко всему всю жизнь подходила ответственно), приготовила основные мысли, продумала возможные ответы и, может быть, даже написала тезисы беседы. И пошла выяснять судьбу подруги. А в результате выяснила свою. «