(мир ему) им судья. На верхней дороге баранов не оказалось, поспешил на нижнюю, домой пока светло вернуться надо. Смотрю, а на дороге что-то не так как всегда, какие-то машины сгорели похоже. Подошел ближе, а машины еще тлели, да вместе с людьми в них. Пограничники наши в машинах как сидели, так и сидят, только черные все, обугленные. Не узнать никого, но я понял, пограничники. И не убирает их никто, не хоронит. Волосы у меня зашевелились, даже тюбетейка упала. Я ее поднимать не стал, как домой прибежал не помню совсем".

Выслушал я старика, пожалел, что водку всю на него истратил, потому, как такое понять без бутылки не получается.

– 

Веди – говорю старику, – показывай, где ребята наши на дороге.

А старик побелел весь, затрясся:

– 

Не пойду – говорит, – и ты не ходи, у шайтанов этих там часовой, он видимо проспал, когда я подходил, а когда домой побежал, проснулся, в меня стрелял, но не попал, я уже далеко был.

Понял, я, что человек до смерти напуган и не пойдет со мной, а и пошел бы, только под ногами путался. Попрощался со стариком, объяснил ему, как мог, для его же блага о нашей встрече никому не рассказывать. Где та дорога я сам хорошо знал, где машины наши сожгли, тоже примерно догадывался, но вот где их засада мне точно узнать надо было, иначе они с автоматоми против моего «Макара» слишком большое преимущество иметь будут. А мне, если все что старик наговорил, правда, обязательно выжить надо.

Долго рассказывать, как я к дороге пробирался, в кромешной темноте машины искал. А вот колуна^>70 вычислить проще пареной репы оказалось, закурил он дурашка на посту, по огоньку сигареты я его и просек. Дальше не трудно было подойти к нему и ножичком чиркнуть. Главное тело аккуратно на землю опустить, да не запачкаться, пока булькает всасываемый перерезанным горлом воздух. Вот в чем главный вред от курения, а вы оба – «курить хочу аж ухи пухнут». Ну и пускай поприпухнут ненадолго. Отвыкайте, – ушам пофиг, а лёгие, а иногда и головенка целее-здоровее будет.

Единственное о чем я дурак тогда не дотумкал, что хани на ночь второго часового поставили, и обидно, догадались не вместе воткнуть, а неподалеку, что б один другого прикрывал. Второй что-то расслышал, сигнальную ракету пальнул, вот тогда я хлопчиков своих и успел рассмотреть – чем-то их так подпалили, аж с машины горящей выпрыгивать не стали. Значится легко умерли. Сразу. Ну, за это я ханям свое отдельное спасибо, по возможностям, еще не раз выскажу! То, что я успел увидеть в отсвете ракеты никакими словами не передать. От ужаса умом тронуться можно. Но недальнее присутствие врага, даже не врага, а одной из тварей, которые, в моем сегодняшнем понимании, должны быть все уничтожены, не дало в истерику впасть. В перестрелку с этим, бдительным, я не стал вступать. С моей заставы их выродки быстро могли подойти, а так глупо – один против ста – я не хочу сгинуть. Если уж пропасть, так и недругов с собой поболе прихватить, чтоб не одни наши матери над похоронками бились. Забрал я осиротевший «АКМ»^>71, и где ползком, где бегом до своего «газона» добрался. А там, дай бог ноги, в смысле колеса, моему драндулету.

Большие дороги, что на картах есть, действительно все перекрыты напрочь. От отчаяния хотел в Афган податься. Лучше уж к духам^>72. От них не все дороги на тот свет ведут. Только, поразмыслив, решил все ж уйти в здешние горы. Тут есть где затаиться и оглядеться немного. Как в целости сумел сюда добраться сам не пойму. Местные, какие встречались, помогали и кормили и показывали как удобнее проскочить. И понимаешь, даже гордость, какая, всё как бы за почившую Империю. Не было ведь никогда очень большой любви к нам среди населения, ежели только ради показухи. А вот когда росич в беде оказался, почти все помогают, хоть может, из-за этого сами в немалую беду попасть могут. Не только на словах, выходит, пресловутое «братство народов» было. Осталась о нем память у местных народов. Надолго ли?