. Вой американцев, назвавших случившееся «Великим русским ограблением», описанию не поддавался принципиально, что и понятно, поскольку стоимость конфискованного, по самым скромным оценкам, приближалась к 30 миллиардам долларов. В Германии же реакция была иной – злорадство по отношению к янки, привыкшим строить свое благоденствие на чужих бедах, дополнялось пониманием того, что свое никто уничтожать не станет, так что можно было рассчитывать на то, что победители не дадут пропасть ни промышленности Германии, ни ее работникам. Это отношение разделяли даже немецкие промышленники, резонно решившие, что если бы русские захотели их ограбить, то никто бы не помешал им отобрать все – треть же была, по общему мнению, суровым наказанием, но не грабежом. И ожидания вполне оправдались – промышленность была загружена заказами. Сверхвысокие налоговые ставки, введенные русскими в ходе налоговой реформы – суммарно налоги достигали 90–94 % – объяснялись необходимостью концентрации средств для решения задач восстановления и развития Германии[17]. Эти деньги тратились на обновление основных фондов, сиречь на разработку и производство более современного оборудования, финансирование перспективных исследований, решение социальных задач, прежде всего на восстановление разрушенного жилья и выплату репараций СССР в натуральной форме[18]. Сельскохозяйственные предприятия начали получать товарные кредиты – семенным зерном, минеральными удобрениями, горюче-смазочными материалами, запчастями и новой техникой. Отдавали они их своей продукцией – так и удалось сначала повысить нормы по карточкам, а потом и вовсе отменить их.

Русская экономическая политика сводилась к заполнению германского рынка германскими товарами, при обслуживании данного процесса финансами, находящимися под русским контролем. Важным отличием от похожей политики гитлеровского периода было то, что русские не только не делали ставки на «контролируемый дефицит», но методично вели дело к насыщению рынка товарами и услугами, поощряя частную инициативу в мелком и среднем бизнесе[19]. Французский же рынок в значительной степени заполнялся американскими товарами – и при этом французские финансы, находящиеся под американо-английским контролем, систематически утекали из национальной экономики. Все это обуславливало неуклонно увеличивавшийся разрыв в уровне жизни между Германией и Францией – понятно, не в пользу любителей лягушек. Такого французы простить не могли, но и сделать что-то реальное было не в их хилых силенках – вот и оставалось им исходить пеной из всех природных отверстий, беснуясь в бессильной злобе.

Доходило до того, что во французском Национальном Собрании раздавались воинственные призывы прийти и силой забрать все наше по праву – и контрибуцию, перед которой меркли аппетиты Бисмарка в 1871 году, и границы по Рейну. Примечательно, что сам де Голль отмалчивался, значит, не совсем дурак – с военной точки зрения гипотетический конфликт Франции и ГДР даже без участия великих союзников каждой из сторон не оставлял никаких надежд лягушатникам, увязшим в индокитайской войне, еще и принужденным тратить силы на поддержание порядка в африканских колониях, где черные возмутительным образом не желали работать на благо белого человека. Фольксармее состояло из пятнадцати кадровых дивизий, укомплектованных по штатам военного времени, и пятнадцати «дивизионных учебных центров» – кадрированных дивизий, с полными штатами офицерского и унтер-офицерского состава, а также комплектов вооружения и техники. В угрожаемый период они в течение недели превращались в полнокровные дивизии – пока что так были развернуты только пять, не хотелось призывать в строй высококвалифицированных рабочих из промышленности, тем более что острой нужды в этом не было. С учетом прошедшей реорганизации армии по русскому образцу, вместо прежней структуры 1+2+1 (один танковый, два панцергренадерских и один артиллерийский полки) для танковых дивизий, и 3+1 (три пехотных и один артиллерийский полки) для пехотных, к русскому правилу 3 + 1 + 1 + 1 (три танковых, мотострелковый, артиллерийский и зенитный полки – для танковых дивизий; три мотострелковых, танковый, артиллерийский и зенитный полки – для пехотных), ныне дивизия Фольксармее по своим боевым возможностям, даже не считая перевооружения на новую технику и освоения новой тактики, более чем вдвое превосходила соответствующую дивизию вермахта. Еще следовало учесть фольксмилицию, аналог прежнего ландвера и ландштурма, силы вооруженной охраны правопорядка, укомплектованные контингентом старших возрастов и с ограничениями по здоровью, но имеющими полноценную военную организацию и вооружение, вплоть до артиллерии и бронетехники – в военное время территориальные округа превращались в резервные дивизии, пригодные не только для гарнизонной службы и борьбы с партизанами, но и для решения фронтовых задач в не слишком сложной обстановке, что давало еще семнадцать дивизий. Итого сорок семь – и с учетом вышеназванного качественного превосходства, полностью развернутая Фольксармее была гораздо сильнее, чем вермахт 1 сентября 1939 года (59 дивизий, начало Польской кампании) – при том, что теперь русские были союзником, не надо было ни ждать от них удара в спину, как тогда от англо-французов, ни готовиться к последующей войне с ними, как уже тогда замышлял сумасшедший ефрейтор. И надо было обладать интеллектом французского парламентария, или такого их писаки, как некий мсье Фаньер, чтобы вообразить, будто СССР окажется в стороне от германо-французской войны, если такая начнется! Ведь Советы вложили в ГДР немалый капитал, и никак не рискнут его потерей?