Наконец кони выскочили на поверхность. Лес тут был другим, светлым и ухоженным, а вскоре стало ясно, что это и не лес вовсе, а парк, подобный тому, какие приветствуют гостей при посещении богатейших домов Петербурга. В подтверждение образа за деревьями мелькнул фасад, более всего напоминающий Зимний дворец.

Егор выбрался на причал первым и протянул руку, Петр с удовольствием за нее взялся: пусть страх давно прошел, конь слушался каждого движения, а мундир не промок ни на каплю, все же было радостно снова ступать на твердую землю.

Петр оглядел причал: изящно-белый, с резными оградами, легкими арками и нависающими беседками, он словно парил над водою. Вдоль набережной прогуливались нарядно одетые парочки, а со всех сторон то и дело подплывали морские обитатели – гораздо более причудливые, чем водяные кони.

– Неужто это все меня встречать? – удивился Петр.

– Да нет же. – Егор встряхнулся и зашагал по деревянному настилу. – Это к свадьбе императорской гости подъезжают.

– Ваша тетушка собирается замуж?

– Так и есть. Решено закрепить мирный договор свадьбой. Кощей Микитьевич предложил в женихи своего сына, цесаревича Константина, – как тут откажешь?

Егорушка махнул поджидающему их молодому офицеру, вроде как передавая ему Петра.

– До встречи, Петр Михайлович, – крикнул он, припуская по дорожке в сторону дворца. – Удачи в разговоре с императрицей!

Отчего-то его последние слова отдались странным беспокойством за грудиной. Петр все еще обдумывал это пожелание, когда молодой офицер, посланный встречать его, ступил ближе и, вытянувшись в струнку, отсалютовал. Лапой. Петр старался не таращиться, но сделать это было нелегко – офицер был лисом, затянутым в капитанский мундир. Лисья морда, покрытая гладким мехом, чуть подрагивающий от волнения нос и когтистые лапы смотрелись удивительно – и в то же время удивительно гармонично в сочетании с красным воротником, золотыми аксельбантами на черном сукне и белыми рейтузами, заправленными в высокие сапоги. Но самым восхитительным было, пожалуй, серьезное выражение юного пушистого лица и любопытство, что молодой капитан старался оной серьезностью скрыть, да только лукавые черные глаза все выдавали. Зрелище это было настолько умилительное, что Петр, несмотря на важность миссии и угрозу не только личной его жизни, но и всему отечеству, с трудом боролся с желанием выяснить, торчит ли сзади из-под мундира рыжий хвост.

– Добро пожаловать, князь, – отчеканил капитан. – От имени императрицы Иверии приказано поприветствовать вас в столице Потусторонней Российской империи и проводить во дворец на аудиенцию.

Петр приветственно кивнул:

– Показывайте дорогу, капитан.

Капитан лихо крутанулся, взмахнув бахромой на эполетах, и запрыгал вверх по лестнице. При каждом шаге белые рейтузы обтягивали пушистые тылы, и Петр усердно кашлял, скрывая неподобающее хихиканье.

И да, шикарный лисий хвост наличествовал.

– Князь Петр Михайлович Волконский, – отчеканили из-за двери в кабинет императрицы.

Петр выпрямил плечи – хотя, казалось, мундир и так уж едва не трещал – и устремил взгляд строго вперед, игнорируя свирепые выражения морд шестерых громадных оборотней в мохнатых шапках, стоявших у дверей конвоем.

Через мгновение холодный голос произнес деловое:

– Зови.

Кровь застучала за ушами, позвоночник словно спаяло, пальцы ног подогнулись. «Гром победы раздавайся», – пропел мысленно Петр, шагая через порог. Поступь его, звонко-шпорная, не выдавала волнения, взгляд был тверд, зубы сжаты.

Кабинет императрицы отличался строгостью: никаких тебе мраморных колонн или золотой лепнины, простая светлая комната с синими портьерами и паркетным полом. Из мебели – шкафы да этажерки с книгами, оттоманка в небольшом алькове, стол и пара кресел у камина; из удивительного разве что вычурная люстра под потолком, живая белка в хрустальной клетке справа от стола и коллекция портретов на стенах – предыдущие лесные цари, один чуднее другого. Подивившись рогам, клыкам, раздвоенным языкам и даже одному бесовскому рылу, Петр остановился, щелкнул каблуками и принялся ждать.