Дойл поймал себя на мысли, что он действительно может всё или почти всё, но у него уже просто не осталось желаний. Вернее, они были, но уж больно какие-то простые и приземлённые, абсолютно не соответствующие его высочайшему социальному статусу. И напротив, он, этот статус, требовал от Бенджамина очень многого: присутствия на мероприятиях, от которых его уже тошнило, встреч с теми, кого он втайне ненавидел, словом, постоянного поддержания своего имиджа успешного мультимиллиардера.

«А по большому счёту, зачем он мне, этот самый имидж? – думал Бенджамин, неторопливо шагая по пустынному пляжу. – Вот ведь как странно устроена наша жизнь! Я шёл к своей цели десятилетиями, я всего достиг, мне всё доступно. И, наверное, сейчас было бы самое время притормозить немного, подумать и решить, каковы мои истинные желания! Но неумолимая и взбалмошная судьба вновь вмешивается и говорит мне: нет, ты не можешь! Ты должен! Ты обязан! Иначе – полный крах! Получается, я не могу делать то, чего я действительно хочу! Но и это не самое страшное! Самое страшное, что я не знаю, чего хочу! И если бы у меня вдруг появилась полная свобода действий, я бы просто остановился и стоял так до второго пришествия! К чему я шёл всю жизнь? Чтобы вот так просто плыть по течению? Зачем тогда всё это? Зачем мне такое огромное богатство, если у меня нет той степени свободы, чтобы распоряжаться временем по собственному усмотрению? Как получилось, что я стал послушным слугой своего гигантского состояния?»

Полностью окунувшись в свои мысли, Бенджамин даже не заметил, как подошёл к своему поместью. Это была одна из его многочисленных секретных резиденций, где он скрывался иногда от назойливых репортёров и не менее назойливых приятелей, поэтому штат обслуги здесь был небольшой. В саду его встретил молодой охранник Тим, доложивший, что супруга ожидает его в гостиной. Дойл вошёл в дом. Его молодая жена в соблазнительной позе картинно расположилась на белом кожаном диване. «Боже, как она всё-таки чертовски хороша!» – в очередной раз отметил он. В руке она держала бокал с коктейлем. И похоже, уже не первый.

– Пупсик, ну где же ты ходишь! – плаксивым мультяшным голоском, смешно растягивая гласные, прочирикала она, когда он вошёл.

«И откуда у неё такая манера разговора? – подумал Дойл. – Наверное, подчерпнула в одном из гламурных журналов, которые она постоянно читает. Видимо, там написано, что именно таким, и никаким другим образом, должны вылетать слова из прелестного ротика молодой миллиардерши!»

– Мне просто необходимо срочно рассказать тебе последние новости! – всё тем же тоном продолжила она. – Садись, я налью тебе коктейля.

– Только не коктейль. Терпеть не могу эту гадость! – Дойл поморщился при мысли, что надо будет глотать эту приторную жижицу, липкую и пахучую, – Налей-ка мне лучше простой минеральной воды. И, пожалуйста, без газа! У меня от него живот пучит.

– Фи, пупсик! – скорчила недовольную-презрительную гримаску жена. – Это так неромантично!

– Зато полезно и практично! – скаламбурил он и даже слегка развеселился. – Ну, и какие новости ты хотела мне поведать? – спросил он жену, пока та наливала ему воду в широкий хрустальный стакан из запотевшей бутылки, которую только что достала из холодильника.

– Знаешь, пупсик, я тут подумала…

Услышав эти слова, Дойл вновь поморщился, как от зубной боли, но уже по другому поводу: он знал, что за словами «я тут подумала…» ничего хорошего не последует.

– И что же ты придумала? – спросил он с нескрываемой иронией.

– Я тут подумала и решила: куплю себе новую шубку, она подойдёт к той бриллиантовой брошке, которую мы приобрели в ювелирном на прошлой неделе! – не замечая его тона, продолжила супруга. Слово «неделе» прозвучало из её уст как «нде-еле». Дойла передёрнуло.