Посреди комнаты стоял большой стол, также сбитый из досок, без скатерти, а над ним горела тускло-желтым светом лампочка под большим оранжевым абажуром.

Над кроватью у Вовки висел коврик с оленями в альпийских горах. Глядя на него, он вспомнил точно такой же из своего детства и юности, у его бабушки был точно такой же, только этот казался новый и краски на коврике были яркими.

На деревянной полочке, рядом с несколькими фотографиями стояли в ряд учебники, и лежала стопка тетрадок. Под ней на гвозде висели два потертых офицерских планшета, из одного торчал учебник.

– Понятно, – подумал Вовка, – нет у нас портфелей. Ходим с планшетами, – и про себя начал истерически смеяться.

Больше в этой комнате кроме нескольких табуреток ничего не было. Мать продолжала возиться на кухне, стараясь успеть приготовить ужин к приходу отца. Она периодически забегала в комнату, трогала Вовкин лоб и спрашивала, что у него болит.

Через полчаса прибежал Мишка и с порога крикнул, что вахтер на проходной помог ему дозвониться и вызвал неотложку, те обещали приехать, как только освободятся.

– Ну че, Вовка, ты как? – спросил он, ворвавшись в комнату.

– Ну так, вроде ничего, вот только, как забыл все, так ничего вспомнить не могу. Послушай, Миха, – спросил он шепотом, – как родителей зовут наших?

Мишка широко открыл глаза.

– Ну, тебя, бля, и тряхануло, даже это забыл! Маму зовут Людмила Николаевна, а отца Павел Александрович, запомнишь? – также шепотом сказал он.

Эти имена отозвались у Вовки в голове чем-то знакомым, и на секунду ему показалось, что он сейчас вспомнит все из короткой четырнадцатилетней жизни паренька, в которого попал нежданно-негаданно. Но, увы, это только показалось, память так и не пришла.

У него опять закапали слезы.

– Да что за чертовщина, – подумал он, – почему плачу всю дорогу? Не плакал, черт знает сколько времени, и вот на тебе, может, это подростковый организм так на мое сознание действует? – промелькнула мысль.

В это время раздался стук в дверь. Было слышно, как мама в коридоре здоровается с врачом и просит его пройти. Вскоре к Вовкиной кровати присел доктор – пожилой сухенький старичок с острой бородкой и пенсне.

– Ну здравствуй, молодой человек, давненько я тебя не видел, пожалуй, года три прошло. Рассказывай, что сегодня приключилось?

– Так вот, доктор, говорят, меня молния ударила, – опять сиплым голосом сообщил Вовка.

– Ты что, меня не узнал? – удивленно спросил старичок. – Ты же меня всегда по имени-отчеству звал.

– Не-а, не помню, все забыл после того, как молния стукнула, – ответил Вовка.

Мать, стоявшая за доктором, заплакала.

– И маму не помнишь, как зовут? – спросил тут же старичок.

– Маму помню, Людмила Николаевна, – ответил Вовка, косясь на подмигнувшего ему Миху.

Мама плакать перестала и продолжила стоять за спиной врача.

– Ну, давай Володя, раздевайся, будем тебя смотреть.

Увидев спину раздевшего мальчишки, доктор протяжно засвистел что-то из оперетты Кальмана.

– Однако, действительно Людмила Николаевна, вашего сына ударила молния, я за всю жизнь наблюдал такое один раз и тогда больной погиб. А вашему парню повезло, повезло. В общем, так, я забираю его в больницу, дома оставаться ему нельзя, мало ли что, поздние осложнения и все такое. Давайте, соберете ему кое-что и в путь.

– Ох, Леонид Афанасьевич, а без больницы никак нельзя?

– Никак, – категорично сказал врач.

Мама опять зарыдала и пошла, собирать вещи в больницу. В это время в коридоре что-то загремело, упал какой-то таз или ведро, после чего в дом завалился Павел Александрович.

Он своей громоздкой фигурой заполнил почти всю комнату.