Он поцеловал ее снова, и она робко ответила.

– Иди, иди, ложись. И помни, ты теперь моя.

Он исчез раньше, чем она дошла до кровати.

Утром, когда она проснулась, первое что она подумала, это о том, что, возможно, ей приснился вчера чудесный сон. Анна пыталась вспомнить хоть какие-то доказательства, что это было реальностью, но не могла. Родители всегда говорили, что у нее живое воображение, значит, все это она могла придумать.

В дверь постучали, и вошла старушка – домоправительница. Лицо ее было необыкновенно торжественно, а в руках она держала вазу с розами.

– Доброе утро, Анна Сергеевна. Смотрите, какие вам цветы прислал Александр Иванович. Позвольте поздравить вас с помолвкой! А я и не знала вчера, а то бы, конечно, раньше вас поздравила! Александр Иванович просил вас спуститься к нему, если вы уже встали, потому как он спешит в суд, но хочет вас увидеть перед тем как уйти. Он давно вас поджидает.

– Спасибо, Вера Николаевна. Я сейчас!

Анна поспешно вскочила и заметалась по комнате в ночной рубашке, от волнения ни как не находя свою одежду.

– Давайте, я вам помогу! Вот ваше платье. Да вы не беспокойтесь, он, конечно, вас дождется.

Старушка по-доброму улыбнулась, видя ее смятение, и Анне показалось, что она видит улыбку своей покойной матери.

– Вера Николаевна, скажите мне… Пара ли я ему?

Женщина взглянула на нее пристально, точно, пытаясь определить, какого ответа от нее ждут : искреннего, или правильного. Но в глазах девушки прочла мольбу, и оттаяла.

– Как тут угадаешь, милая… А сама-то ты довольна, что за нерусского пойдешь? У них поди-ка, все по-другому, не как у нас, на Руси. Да и венчаться он с вами, чай не в церкви будет… А то вдруг увезет к себе на родину, куда каждый год ездит, говорят, наших там не больно жалуют, у местных нрав тяжелый.

– Вера Николаевна, я люблю его.

– Ну, тогда, милая, все хорошо будет. Если любишь, все стерпишь. Правду сказать, человек он редкий. За все годы, что я у него служу, ни разу не видела его пьяным, или с женщинами. За все двенадцать лет лет, он не сказал мне ни одного грубого слова. Не скажу, что и похвалу часто слышала, но грубости точно – ни разу.

– Но может ли он меня полюбить?

– Этого, не знаю, никогда за ним такой слабости ни ведала, но может, для вас он другим станет… Так бывает. А теперь, дайте-ка, я вам волосы уложу, он страсть не любит, когда человек не аккуратен, да еще опаздывает.

Она спускалась по лестнице бегом, оттого торопливо уложенные волосы все-таки растрепались, но это было все равно, она спешила к нему. Александр встретил ее своей насмешливой, но нежной улыбкой у лестницы в передней. Анна порывисто обняла его.

– Тише, тише, душа моя… Я тоже очень рад тебя видеть, – сказал он, осторожно коснувшись губами ее лба, – Я ждал тебя, чтобы сказать, что весь день я буду занят, но в двенадцать часов буду рад увидеться с тобой в кондитерской на Грушевой. Ты знаешь, где это? Нет?… Вот, я написал тебе адрес. У меня будет только час времени, так что не опаздывай, пожалуйста. Там мы поговорим подробно о нашей будущей совместной жизни. Нужно решить кучу вопросов. Ты не забудешь? В двенадцать!

– Нет, нет, что ты, как я могу забыть! Я приду!

Он засмеялся, поправил прядь ее волос, потом свои безукоризненные манжеты, и взял пальто.

– Боюсь, я впервые сегодня почти опаздываю в суд, но без того, я, пожалуй, переживал бы весь день, что ты куда-нибудь исчезнешь. Попробуй потом, найди тебя и вырви признание снова! Вчера я убедился, ты – крепкий орешек… Ничего, не так уж часто бывают помолвки. Ну, мне пора. Встретимся в кондитерской, в двенадцать, а не в половине первого, напоминаю тебе. Досвидания, любовь моя!