Но теперь, казалось бы, из ниоткуда мое тело полностью вышло из-под контроля. Каждый день я боролась с тревогой, которая временами перерастала в полноценные приступы паники, сопровождающиеся учащенным пульсом, одышкой и нарастающим чувством обреченности. По ночам я лежала без сна, слыша, как мое сердце бьется дважды в такт тикающим часам, и не могла успокоить себя, чтобы уснуть.

Кроме того, я теряла вес с угрожающей скоростью. Если я не съедала перед сном два кусочка тоста Ezekiel, густо намазанных сливочным маслом, то на следующее утро я худела на два килограмма. И если для кого-то это звучит как идеальный план похудения, позвольте мне сказать вам, что это было совсем не так. Я была исхудавшей, изможденной и хрупкой, мои мышцы были такими слабыми, когда я спускалась по лестнице, что мне приходилось цепляться за перила. Я всегда была голодной, даже после еды. Дошло до того, что, сидя в огромном лекционном зале нашей медицинской школы, я даже не могла нормально вести записи – мои руки так сильно дрожали, что пальцы не могли контролировать ручку.

Друзья любого человека забеспокоились бы в такой ситуации. Мои друзья были студентами-медиками, которые знали про мои симптомы не понаслышке. «Эми, – настаивали они, – сходи к врачу». И я пошла – только для того, чтобы она сказала мне, что у меня «синдром студента-медика», то есть я считаю, что у меня имеются все симптомы, которые мы изучали в медицинской школе.

«Нет!» – настаивала я. Я знала свое тело. Происходило что-то ужасное.

«Может быть, это просто стресс, – предположила врач, уже готовясь перейти к следующему пациенту. – В конце концов, второй год обучения в медицинской школе – один из самых трудных».

Стресс? Я помогала ухаживать за умирающей матерью и пережила ее похороны. Я провела более двух лет в Корпусе мира в парагвайской деревне, такой маленькой, что ее даже нет на карте, без водопровода и в восьми часах езды до ближайшего телефона. Я успешно закончила первый курс медицинского колледжа. Все вышеперечисленное – стресс, но мое тело никогда не реагировало на него потерей веса, бессонницей, паникой и тремором; даже близко такого не было.

Было нелегко прислушиваться к собственному самопознанию, а не к авторитетным заявлениям врача, особенно когда я была настолько больна, что едва могла функционировать. Но я всегда была вздорной луизианкой – так воспитала меня моя мать, – и я просто не могла согласиться с диагнозом, который, как я знала, был настолько необоснованным.

«Пожалуйста! – настаивала я. – Мне нужно пройти полное обследование». Каким-то образом мне удалось отстоять свою позицию, и она неохотно назначила мне полный комплекс анализов крови.

Неделю спустя я проводила выходные в доме моей тети на побережье Мексиканского залива, когда мне позвонила та самая врач. Я не думаю, что она чувствовала свою вину. Но она сказала мне, что у меня серьезное расстройство щитовидной железы.

Как вы увидите далее в этой книге, щитовидная железа может выйти из строя двумя путями. Самый распространенный – это гипотиреоз, когда щитовидная железа не справляется со своей работой. Гипотиреоидное состояние может быть как аутоиммунным, так и нет. Аутоиммунный вариант известен как тиреоидит Хашимото и является наиболее распространенной формой недостаточной активности щитовидной железы.

Либо у вас может быть гипертиреоз, когда щитовидная железа работает слишком активно. Это менее распространенное состояние и именно то, что было у меня; гипертиреоз также может быть аутоиммунным или нет. У меня был аутоиммунный тип, известный как болезнь Грейвса.