Применение к этой стране общих правил является бессмысленным. По своему географическому положению и по своей исторической формации она стояла вне всякого шаблона, и благодаря этому получились совершенно особые черты характера и нравов из этой смешанной амальгамы этнических индивидуальностей, сброшенных туда в одну кучу, как камни, приготовленные для постройки. К глубокой меланхолии, выраженной так ярко в его поэзии, и общей тенденции к безрассудным и отчаянным предприятиям присоединялись взрывы безумной веселости, в которой этот народ, находившийся в состоянии образования и обреченный на постоянно тревожную жизнь, искал забвения от пережитых лишений и ожидавших его впереди опасностей. На темном фоне этой печальной судьбы, постоянно угрожаемой новыми бедствиями, казацкая фантазия рисовала пестрые узоры. Между двумя нашествиями, турецким и татарским, сопровождавшимися ежедневными битвами и непрестанной тревогой, крики печали и горя сменялись взрывами радостного и удалого веселья. Обычная бедная жизнь деревень и местечек уступала место внезапным взрывам диких оргий в результате какой-нибудь очень богатой жатвы или исключительно прибыльного набега. Под руки с рыцарями, вчера одетыми в лохмотья, а теперь в шелк, появлялись на улицах их жены или любовницы, еще босиком, но с золотыми серьгами в ушах, отнятыми в каком-нибудь турецком гареме.

Все это создавало среду беспорядочно разнузданную, фантастическую, экстравагантную, в которой введение какого-либо порядка вещей, хотя бы только нормального, являлось чистым парадоксом и, представляя собой полную противоположность инстинктам, вкусам, привычкам и страстям населения, должно было натолкнуться на отчаянное сопротивление. Нет никакой необходимости объяснять это, как делают некоторые, воображаемым антагонизмом учреждений, противополагая польский индивидуализм туземному коммунизму. Принцип коллективизма очень слабо применялся всегда в Украйне, в Сечи, где, как это мы показали выше, она была вызвана иностранным влиянием. Что же касается республиканского радикализма народных масс по берегам Днепра, то он был обязан своим происхождением исключительно полетам фантазии историков, которые его открыли. Конфликт был неизбежен между этим хаотическим миром и всяким правительством, которое стремилось бы подчинить его закону, каков бы он ни был. Но ни национальный вопрос, ни вопрос религиозный долго не играли никакой роли в этой борьбе, и когда эти вопросы оказались в ней замешанными, то лишь маскировали присутствие других интересов: честолюбивых замыслов и страстей, действовавших с гораздо более реальной силой. Эти вопросы только осложнили проблему, и вот почему необходимо указать ясно то место, которое они в нем занимали.

Остап Дашкович, каневский и черкасский староста в первой половине шестнадцатого века и один из самых храбрых поборников польской колонизации на восточных ее границах, происходивший из Овруча на Волыни, был православный и переписывался по-русски с королем Сигизмундом Первым. Польское правительство и польское общество того времени мирились безропотно с этими отношениями. Прибыв на Украйну, польские шляхтичи охотно допускали, чтобы их польский язык растворялся в обиходной речи местного населения. С другой стороны, даже для самых решительных защитников местной независимости или соединения с Великоруссией, польский язык долго сохранял за собою исключительную привилегию литературного языка. Они употребляли его предпочтительно даже для составления памфлетов, направленных против польского же владычества.