А кроме того, Пашка был фантастически бесстрашен. Ему ничего не стоило на спор отправиться ночью на кладбище или ввязаться в драку с парнями куда старше и сильнее себя. А дрался сосед как лев, если не сказать больше, играючи сшибая недругов с ног и разбивая в кровь физиономии.

Кстати, из-за этого виртуозного умения драться о Пашке среди ребятни ходило немало слухов. Одни говорили, что у себя, в Краснодаре, он тайно занимается запрещенным в ту пору каратэ. Другие утверждали, что Игнатов изучает какую-то хитрую заграничную борьбу вместе с курсантами военного училища, где в ту пору служил его отец. Сам же сосед до поры до времени говорил, что занимается обычным самбо, пока однажды в Войновку не приехал старший брат одного из мальчишек, дзюдоист-перворазрядник, и не попытался побороться с Игнатовым. Парень был на четыре года старше и почти в два раза крупнее, но тем не менее потерпел полное фиаско: лишь только он пытался ухватить Пашку, как оказывался на земле, и со стороны можно было подумать, что он попросту поддается сопернику. Вот только красное от усердия лицо борца, на котором застыло изумленно-непонимающее выражение, говорило о том, что все происходит всерьез.

− Значит, самбо, говоришь? – произнес разрядник после поединка. – Да ни фига, брателло. Самбо тут и не пахнет. Колись, где тренируешься?

− Где-где… У себя в Краснодаре, − нехотя отозвался Пашка, отводя глаза в сторону.

− Понятно, что не в Алабаме, − усмехнулся соперник. – Я спрашиваю, где конкретно?

− В спортивном клубе, на районе…

− И как же этот твой вид спорта называется?

− Я же сказал – самбо. С военно-прикладным уклоном…

− Ладно, не хочешь говорить – не говори, − махнул рукой борец. – Только не надо тут вешать мне лапшу, Седой. Это скорее на айкидо смахивает, да и то – именно смахивает и не более…

Седым Пашку прозвали за пепельный от рождения цвет волос. Причем каждый раз, будь то в деревне, в школе или потом в армии, его точно так же сходу окрещивали новые однокашники и сослуживцы.

А секрет, где и кто тренирует его, Пашка не только не открывал никому из приятелей, но и наотрез отказывался показать им даже самые простейшие приемы. Исключением был лишь Ванька…

Учить его Игнатов начал вскоре после того, как Шаховцева в шесть лет тайком от матери все-таки окрестили в здешней церкви. Восприемниками были тетка Таня и Пашка, которому как раз накануне стукнуло тринадцать, и батюшка разрешил ему быть крестным Ваньки. Впрочем, это отдельная история…

В то же лето Игнатов стал потихоньку посвящать крестника и в тайны своего хитроумного боевого искусства.

Как правило, для этого они уезжали на велике в лес или в дальний карьер, где Седой учил его нападать и защищаться, а кроме того, заставлял падать и кувыркаться на голой земле. Ваньке, естественно, это не нравилось. Куда интереснее было лихо сшибать с ног своего тренера или метать в дерево «всамделишный» нож, чем набивать самому себе шишки и синяки на жесткой стерне! Но Игнатов сказал, что без этого нельзя постичь все остальное. И не только рассказал, но и показал, что называется, наглядно.

В то утро они укатили на велосипеде за три километра от Войновки, за дальнюю косу, где над берегом вздымался высоченный утес. Оставив Шаховцева внизу, Седой вскарабкался на самую вершину и, крикнув оттуда: «Смотри!», неожиданно ринулся вниз…

До сих пор Шах помнил тот мгновенный, бескрайний ужас, когда Пашка кубарем летел с каменистого, почти отвесного склона!.. Ваня аж заревел от страха, решив, что друг непременно разобьется насмерть…

Он пришел в себя лишь когда его на его плечи легли чьи-то руки.