Ближе к мельнице стоял небольшой белый домик (как украинские мазанки), занимаемый главным механиком фабрики Ваксманом. Единственная его дочка Сара часто приходила к нам с Тамарой в гости, но, почему-то, мы ее не очень жаловали и не стремились теснее привлечь в нашу компанию.

Мне вполне было хорошо проводить время с Тамарой и Ласей или с кем-то одним из них.

Ближе к 30-м годам, нет, вернее к концу 20-х годов, Миша Лазарев появился в Москве, он учился то ли в техникуме, то ли в институте. Бывал у нас на Брюсовском в гостях, но дальше все связи с ними оборвались.

Была в Сураже еще одна знакомая семья Кранфусов с двумя мальчиками: Севой, примерно на год старше меня, и Ромой, на 3 года старше меня. Их дом стоял на окраине города, мама смотрела за детьми и вела домашнее хозяйство, папа был, наверное, состоятельным человеком – торговал мукой. Когда мы с Ласей и нашими мамами провели лето 1929 года в Сураже (об этом я расскажу позже), мы ходили к Кранфусам в гости. К сожалению их семью постигло обычное для многих горе, отец был куда-то выслан, дети в поисках своего будущего, тоже покинули Сураж, оставив там только мать.

В заключение надо поведать еще об одной, очень близкой моим родителям, а позднее и нам с Валей, семье – о Рашкесах.

Глава семьи Минна Яковлевна или как мы с Валей ее потом звали тетя Минна, была приятная и приветливая женщина, рано потерявшая мужа, умершего от туберкулеза, оставшаяся с тремя детьми: старшая дочь красавица Люба, вторая дочь Надя и младший сын Фима. На что, т. е. на какие заработки жила эта семья в Сураже, я, конечно, не знал. А когда стал старше, и очень о многом мог узнать от мамы и папы, пока они были живы, увы, не интересовался этим. Как я жалею сейчас об этом, как корю себя за такое равнодушие к близким мне людям! Но, вероятно, способствовало этому во многом все наше советское прошлое, наше воспитание и государственно-партийная идеология, которая учила нас, что прошлое – это и есть только прошлое, а ваша жизнь, ваши цели и устремления – светлое будущее, к которому идет вся страна.

Мне кажется, что Люба работала на фабрике кем-то в фабричном управлении, а Фима, который был красивым и сильным мальчиком, к концу нашего проживания в Сураже, работал в кузнице тоже на фабрике.

Рашкесы часто бывали у нас, а мы ходили к ним. И у них был свой маленький домик в центре города с садом, покрытым зеленой травой, в конце которого стоял дом. По приезду в Сураж в 1929 году, хотя Рашкесы вслед за нами в 1922 году перебрались в Ленинград, я все же попытался найти их дом, хотел проверить свои детские воспоминания, но так и не нашел его.

Почему у нас с Валей много лет продолжались самые теплые, дружеские отношения с Рашкесами, я скажу, когда буду писать о послевоенной нашей работе и семейной жизни.

Прежде чем вернуться к нашим детским делам, хочу, вернее надо, поведать еще о тех, кто имел определенное отношение ко мне в Сураже, с кем из них жизнь сводила и дальше в Москве.

Я уже упомянул о младшем брате мамы дяде Давиде. Будучи юношей, когда началась первая империалистическая война с кайзеровской Германией, дядя, как и многие другие из патриотически настроенной молодежи, записался добровольцем в армию и был после короткого обучения направлен на фронт, где вскоре попал в плен. Вот и здесь моя невнимательность к жизни родных привела к тому, что я совершенно не представляю как это случилось, где он был в плену, в каких условиях и т. п.

Наверное, в 1917 году, еще до падения царя Николая Второго, до окончания войны с Германией, дяде Давиду удалось бежать из плена и добраться до нас в Сураже. Для меня не было большего удовольствия, как рано утром, не одеваясь, бежать в столовую, где была постель дяди, забираться к нему и слушать много-много раз историю его побега. Мне это казалось интереснее любых книг или каких-то других рассказов. Причем дядя, спустя много лет, вспоминая об этом, смеясь, говорил, что если он хоть чуть-чуть что-то изменял в своем рассказе, то я обиженно говорил ему: «Зачем ты не так рассказываешь?».