Моя мать, как я уже сказала, была признанной красавицей. Их с отцом разница в возрасте составляла двадцать лет. Мама обладала такой жизненной силой, над которой, как казалось, не властна сама смерть. Она не любила заниматься маленькими детьми и хотела свободно жить своей жизнью. Поэтому нас часто предоставляли самим себе и гувернанткам.

Если красавицу мать я боготворила на расстоянии, то отца обожала. Он был не только лучшим представителем старинного типа английского джентльмена, но и настоящим другом и товарищем для своих детей.

В должный срок мы получили «последнюю» гувернантку, которую звали мисс Кларк или как-то в этом роде. По-моему, название «последняя гувернантка» очень печально, ведь оно знаменует окончание наших детских фантазий. Мисс Кларк имела обыкновение мазать лицо вишневой зубной пастой, а брови подводить жженой пробкой; лиф ее платья был усыпан золотыми пуговицами. Помню, она пыталась обучить меня грамотно говорить по-английски, что ей так и не удалось.

Однако, как я говорила, у нас имелись и свои радости. Мы любили подвижные игры и спорт. Больше всего нам нравилось играть в цирк. У нас был старый конь по имени Джимми Джонс, и мы пробовали скакать на нем, стоя в седле. Оказалось, что ничего не получается: как только Джимми Джонс трогался вперед, мы падали! Нам нравилось, когда Джордж был клоуном, но он терпеть не мог эту роль, потому что хотел быть хозяином цирка и щелкать хлыстом. Тогда Шила придумала еще кое-что. Каким-то образом она привязала Джимми Джонса к деревянному ящику, в котором сидела я, изображая знатную леди, которая читала «Ламмермурскую невесту». Всю мою жизнь все настаивали на том, что я леди, хотя мне всегда хотелось быть только сорванцом. Иногда, если Джимми Джонс брал в галоп (если его бег заслуживает такого названия), канат рвался, и мы носились туда и обратно по улице. Мы с Шилой нисколько не боялись упасть, и нам не было больно; я задирала юбку и не обращала внимания на песок и камешки, которые попадали в ящик. Помню по сей день, как трудно было изображать романтичность, как у Ламмермурской невесты, и держаться с достоинством и выдержкой, как подобает леди (с закрытыми ногами), в то время как колени у меня были грязными и кровоточили оттого, что я то и дело падала на гравий.

Мой прадед Уэст был третьим сыном Джона, восьмого барона Уэста и второго графа де ла Варр. Я никогда его не видела, так как он умер за много лет до моего рождения.

В семье его называли Достопочтенный Фредерик. Он сыграл важную роль для своих потомков благодаря двум очень осмотрительным и, надеюсь, счастливым бракам. В жены он выбирал богатых наследниц. В первый раз он женился в 1792 году на Шарлотте, дочери Ричарда Митчелла из Калхэм-Корта в Беркшире. Эта дама услужливо умерла через три года, оставив ему все свое имущество и маленькую дочь. Не теряя времени, он, как пишут в газетах, три года спустя «повел к алтарю» Марию, единственную дочь Ричарда Миддлтона из Черк-Касл в Денбишире; единственный ее выживший сын стал моим дедом.

Согласно легенде, в 1852 году, когда Достопочтенный Фредерик умер, его дочь и ее сводный брат тянули жребий, кому достанется Черк, а кому – Ритин, и дед вытянул Ритин. Как бы там ни было, отец в свой срок унаследовал замок и поместье, чему я рада.

Кроме того, дед унаследовал от Достопочтенного Фредерика приятную привычку влюбляться в богатых наследниц; судя по всему, с течением времени привычка эта в нашей семье, как выражались в старину в «Геральдс», «перестала применяться». Первой его женой была леди Джорджиана, дочь пятого графа Честерфилда. Она прожила всего несколько лет. Детей у них не было, но брак связал нашу семью со Стэнхоупами; многие из них знамениты и почти все красивы. Второй женой деда стала Тереза, единственная дочь капитана ВМФ Джона Уитби, друга Нельсона и Корнуоллиса.