И в это время пулемет открыл непрерывный огонь. Может быть, в густом лесу и пулеметный огонь тоже не был очень эффективен, но он создавал впечатление, что немцам противостоит большая и мощная группировка. Да и опасность поражения при непрерывном пулеметном огне была высокой. Как бы то ни было, после начала пулеметного огня немцы побежали назад и залегли. Воспользовавшись передышкой, мы быстро отошли, на пути увидели овраг и заняли в нем круговую оборону

Я рассказывал долго, а в действительности все эти события произошли в течении нескольких часов: начались утром, часов в 8, а закончились часа в 2—3 дня. Не знаю почему, но этот эпизод мне вспоминается очень ясно, как будто это было вчера, хотя с тех пор прошло более 70 лет и очень многое забылось.

Конечно, тот бой нельзя сравнить с боями на Зееловских высотах, штурмом Берлина, и тем более с боями в начале войны, но и в таком бою несколько раз мне грозила опасность быть раненым или убитым. Это и была повседневная жизнь на фронте, на войне. Если в обычной жизни насильственная смерть – значительное событие и горе, то на фронте – будни, к которым все привыкли: сообщение о том, что кто-то убит, никакого удивления не вызывает.

Когда мы обошли Берлин с севера, наша дивизия резко повернула на юг с целью окружения Берлинской группировки немецких войск. На этом пути нам встретился сильно укрепленный город Гросс-Глиннеке, где мы встретили упорное сопротивление немцев. Начались довольно напряженные бои. На пути нашего полка в районе Гросс-Глиннике находился военный городок, который мы должны были взять. Он состоял из нескольких крепких зданий; немцы организовали очень сильную оборону и отчаянно сопротивлялись. Наверное, одной из причин было то, что в городке находились семьи офицеров. Наш полк попытался взять городок штурмом, но это не удалось; немцы отбили все атаки, и полк понес большие потери. Стало очевидно, что ему эта задача не по силам. Даже если бы полк получил подкрепление, без больших потерь городок взять было невозможно. Тогда было принято решение направить к немцам парламентариев с гарантиями безопасности семьям и жизни тем, кто сдастся в плен. И немцы приняли эти условия. В плен сдались более 1000 человек. После этого нам нужно было прочесать все помещения. Это было небезопасно: в комнатах могли скрываться немцы, которые были несогласны с капитуляцией. Утром мы передали всех пленных специальным частям, в этот же день встретились с бойцами 1-ого Украинского фронта и вошли в Шпандау, западный пригород Берлина.

Наступило 1 мая 1945 года. Бои в городе всегда носят одинаковый характер: обороняющиеся отбивают атаки, укрываясь в зданиях, наступающие всеми силами атакуют эти здания. Это всегда тяжелые и кровопролитные бои. В нашем случае обороняющимися были наши войска, а немцы отчаянно пытались прорваться на запад, чтобы сдаться союзникам, справедливо рассчитывая, что это для них будет лучшим вариантом. 2 мая немецкое командование подписало акт о капитуляции Берлина. Немецким войскам в Берлине было приказано сложить оружие. И тогда вражеские подразделения, находящиеся на западе Берлина, то есть как раз на нашем участке, предприняли последнюю отчаянную попытку прорваться на запад. То был короткий, но очень напряженный бой, в котором вынужден был принять непосредственное участие даже штаб полка. Немцам не удалось прорваться, и они массово стали сдаваться в соответствии с актом о капитуляции.

Нашему полку сдалось более 1500 немцев, в том числе большое число офицеров. Моему взводу, Фронт и застава 164 в котором осталось шесть человек, было поручено конвоировать немцев в лагерь для военнопленных. Конечно, конвоировать такую огромную колонну шесть человек не могли. Поэтому мы с помощью переводчика разбили колонну на сотни, во главе каждой поставили немецкого офицера, впереди организовали колонну офицеров во главе с полковником Гофманом, который мне запомнился своей удивительной напыщенностью и самоуверенностью: арийская «голубая» кровь. Можно было подумать, что он командует большой колонной войск, а не военнопленных. Немцы и в плену подчинялись твердой воинской дисциплине. Так я впервые увидел вблизи немецкую армию, и это действительно была страшная военная машина. Вообще я хорошо помню это странное чувство близкого контакта с немецкими солдатами и офицерами, которые всегда воспринимались как враги в их страшной, вражеской форме. Весь взвод я поставил впереди колонны и командовал через переводчика. Когда мы вечером привели колонну в лагерь, то в ней оказалось оказалась больше немцев, чем мы приняли вначале. Видимо, некоторые солдаты примыкали по пути: все-таки было спасение.