Началась учеба. Нашей дивизии присвоили 178 номер. Состав: три стрелковых полка, два артполка и все отдельные батальоны и дивизионы. Дивизия размещалась в городах: Славгороде, на станции Татарской, в Калаченске и Омске. Сначала штаб дивизии был в Славгороде, потом переехал в город Омск. Все части были укомплектованы процентов на тридцать. Семьдесят процентов составлял приписной состав из районов Алтайского края.

В начале 1940 года призвали в армию студентов ВУЗов и даже бывших заключенных. К нам в дивизион прибыло человек двадцать.

В апреле 1940 года мне дали первый отпуск (за 1939 год выдали компенсацию). 5 мая 1940 года в рабочем поселке Лунино Пензенской области я зарегистрировал брак со своей знакомой Кузнецовой Клавдией Петровной, которая работала в Лунинской аптеке. Когда прибыл в часть, выслал ей документы, и она приехала ко мне в Славгород.

В сентябре 1940 года в первый раз собрали приписной состав: рядовых на 30 дней, сержантов на 45 дней. Познакомились, распределили по подразделениям, подучили.

14 мая 1941 года родилась дочь Света.

30 мая 1941 года приписной состав был вызван на сборы. Мои приписные спрашивают меня:

– Товарищ лейтенант, что же нас так рано собрали, еще посевная не кончилась?

Я им отвечаю:

– Не знаю, может быть начальство какие-нибудь учения придумало.

Началась усиленная учёба, так что соль была на гимнастерках.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная Война. Приписникам объявили: «О доме забудьте, вы теперь кадровые».

20 и 21 июня мы переезжали в лагерь на горько-соленое озеро Яровое, устраивались там на житье. Озеро Яровое от Славгорода в восьми км. У меня с собой был велосипед. Вечером 21 июня я попросил разрешения съездить в город. Командир дивизиона майор Калашников не разрешил.

22 июня было воскресенье. Утром рано командир батареи лейтенант Остапенко говорит мне: «Миша, поезжай». Минут через 30 я уже был дома. Позавтракал, сижу. Вдруг заходит жительница нашего дома, жена младшего лейтенанта Шумилкина и говорит моей жене: «Клава, говорят, война». Я – к ней, спрашиваю, кто ей сказал. Она говорит, что по радио передали. Репродуктор молчал. Я побежал на радиоузел. Замок. Вернулся домой, включилось радио, передают из Новосибирска речь Молотова. Я прослушал, сел на велосипед и в лагерь, думаю: «Вот новость привезу». Как только стало видно палатки, смотрю, а там уже идет митинг. Обьявляют собрать палатки и домой. Всему командному составу приказано быть всё время в казарме. Открылись склады НЗ (неприкосновенного запаса), стали получать оружие и боеприпасы. Снаряды были в парафине, всё очищали, обтирали бензином, толкали в пушку, хорошо лезет, ввертывали взрыватель и в ящик.

Из сел Алтайского края сразу начали прибывать родные солдат. Вокруг части стоит целый табор, смотрят в трещины забора, просят отпустить своих мужей, отцов. Отпустишь минут на 10, возвращаются пьяными, начальство запретило отпускать. Но всё равно люди просили отпустить повидаться, при всех говоришь, что если вернешься пьяным, больше никого не отпущу. Стали являться вроде трезвые, конечно, с запахом.

29 июня подали эшелон, выехали на станцию, все провожающие за нами. Погрузка. Погрузились, 10 минут на прощание с родными. Пошел и я. Взял свою дочку Свету на руки, хотел поцеловать (ей было 46 дней), а она меня взяла, да и обкакала. Мать сухой пеленкой оттирала.

Сигнал: «По вагонам!», поехали в неизвестность. Мало кому пришлось дожить до конца войны.

Было объявлено военное положение по всей стране. Поезда даже в Сибири двигались без гудков (просто переборщили, потом отменили). Доехали до Омска, ребята побежали за кипятком, за газетами. У меня полвзвода в Омске отстали, вскоре на большой станции догнали, ехали с очередным эшелоном. Эшелон двигался от Омска на Свердловск и дальше на Москву. На станции Лефортово стояли трое суток, все забито. Наконец, ночью эшелон тронулся. Узнаем, эшелон идет на Ржев. От Ржева повернули на Вязьму. Доехали до станции Сычевка, приказано разгрузиться. Разгрузились и своим ходом двигаемся на Вязьму и дальше по Минскому шоссе.