Из новостей могу сообщить, что 18/1 будет открыта широкая колея на Архангельск[209] и что на 17 затертых во льдах Белого моря у Александровска пароходах есть 1250000 трехлинейных винтовок нашего образца. Организовывали их доставку гужем, но кажется подул южный ветер и есть надежда ввести их в порт. Что касается нашей «общественности» (в кавычках), то она затихла отчасти в ожидании Думы, а отчасти потому, что съездов не разрешают, да и пустая болтовня надоела и утомила всех. «Общественники» познали, что общество хотя и бранит правительство, но совсем не сорганизовано и по-видимому отчаивается в успехе организации. К тому же появились толки о злоупотреблениях в учреждениях союзов, особенно в питательных пунктах для беженцев. Дума, конечно, всколыхнет болото. На это указывает письмо Родзянки[210] Горемыкину, нагло бросающее обвинение в бездействии в таких общих фразах, которые могли бы быть обращены к каждому, не исключая и автора. Письмо заканчивается советом уйти с поста и конечно послужит программой для думских выступлений.
Жена и я шлем Вам сердечный привет и пожеланья бодрости и здоровья.
Ваш Е. Климович»
В это самое время, когда дивизии пришлось бороться со стихией, к нам приехало три генерала из 3-го Кавказского корпуса для ревизии отчетности во всех частях дивизии, а затем должен был приехать из штаба фронта генерал Кондратович[211] для осмотра позиции с боевой точки зрения в смысле ее подготовленности. Ревизии по отчетности меня нисколько не волновали, т. к. начальником дивизии Редько вся хозяйственная часть дивизии была поставлена образцово и учет всему был самый аккуратный до мелочей, что касается подготовленности позиции, с боевой точки зрения, то в этом отношении можно было найти много дефектов, но виной этому главным образом были прямо стихийные бедствия.
9-го января я обедал у начальника 64-й дивизии генерала Жданко[212]. Эта дивизия находилась в составе 26-го корпуса и стояла в то время на отдыхе. Жданко жил в роскошном замке, это от нас было в 12 верстах, он жил с женой[213][214] и дочерью. Я был поражен роскошной обстановкой, от которой совершенно отвык. Обед был накрыт в огромной столовой, скатерть, чудная сервировка, тонкий обед, вина, точно в Петрограде у какого-нибудь посла. За обедом присутствовал весь штаб. Все держали себя непринужденно, чувствовалась самая тесная дружная связь всех чинов штаба с начальником дивизии, чувствовалось как все его почитали и любили. Я уехал от него под очень приятным впечатлением. Заехав к командующему корпусом и пробыв у него весь вечер, я только к 12 часам ночи вернулся к себе.
На другой день, 10 января в 31-м полку при штабе полка назначен был, по моей инициативе, спектакль. Мне очень понравилась игра солдат и все устройство на спектакле в этом полку на Рождество, и я тогда же сказал командиру полка, что надо было бы повторить этот спектакль, пригласив командующего корпусом и сестер. Командир полка мне ответил, что он лично на это не решается, опасаясь обстрела, т. к. штаб полка находился всего в одной версте от немецких окопов, и обстреливался он даже и ружейным огнем. Я сказал, что по вечерам немцы обыкновенно не стреляют и потому риска мало. Командир полка ответил, что если я нахожу возможным, то он очень рад повторить спектакль и просил меня пригласить от себя всех, кого я найду желательным и в какой день я найду более удобным. Я и назначил 10 января, пригласив командующего корпусом с чинами его штаба, штаба дивизии и свободный от занятий персонал трех отрядов Красного Креста.
Погода в этот день была убийственная, мокрая метель, страшнейший ветер, я обещал лично заехать за сестрами Пермского отряда, т. к. уполномоченный ехать сам не мог и согласился отпустить сестер только со мной. Спектакль был назначен в 7 часов, как вдруг в 2 часа дня началась совершенно неожиданная канонада – немцы стали громить штаб полка тяжелыми снарядами. В течении трех часов снаряды с остервенением падали и рвались в расположении штаба, один сарай был разрушен до основания, все стекла в помещениях штаба и у командира полка были выбиты, снаряды к счастью ложились в фруктовом саду, уничтожив массу деревьев и изрыв всю землю. Среди чинов штаба ранено было двое. Я уже думал отменить спектакль, но когда в 5 час. дня наступила тишина, канонада прекратилась, я решил не откладывать, т. к. находил именно безопасным ехать после канонады, вряд ли немцы в тот же день решились бы повторить обстрел. Немцы всегда делали все по известной системе, очевидно и на сей раз они положили громить три часа, кончили, и возобновления в тот же день ожидать нельзя было, если только мы бы сами не вызвали огня.