При штабе нашей дивизии состоял передовой Гродненский отряд и Пермский подвижной лазарет. В первом хирургом был американец[132], почти не говоривший по-русски, но это не мешало ему справляться с персоналом и со всеми делами отряда. Как хирург он не представлял собой крупной величины, но был вполне удовлетворителен для подачи первой необходимой помощи. Состав персонала и отряда и госпиталя не оставлял желать лучшего, мы жили очень дружно с ними и часто друг друга навещали, работали они более чем добросовестно.

14 ноября начальник дивизии генерал-лейтенант Редько возвратился из отпуска, я уже был в курсе всех дел дивизии и потому мог предстать перед ним не совсем как новичок. Все утро в ожидании его все в штабе как-то присмирели, в помещениях и во дворах шла усиленная чистка, чувствовалось, как все его боялись. Он был очень строг, особенно к нестроевым. Ждали его к обеду, но он не приехал, решили, что он приедет на другой день, все успокоились, а он неожиданно прикатил вечером уже после ужина, когда все разошлись. Я сидел в помещении штаба, когда он вошел. Все встали, он поздоровался с генералом Романовым и начальником штаба. Я назвал себя.

Он посмотрел на меня, как на пустое место, молча подал мне руку. Меня такая встреча не смутила, я был подготовлен к ней, я знал, что в его глазах Свиты генерал и еще из товарищей министра из Петрограда представлял собой отрицательную величину – белоручку, а таких он, по своему характеру, не выносил. Я решил на другой день откровенно с ним переговорить. Одевшись в соответствующую форму, я отправился к нему, он меня принял, как и накануне, крайне официально и сухо. Я ему объяснил подробно все обстоятельства, предшествовавшие моему назначению в его дивизию, причины, по которым я попал именно к нему и сказал, что я приехал на фронт не с тем, чтобы сидеть сложа руки, а работать и очень прошу его, не стесняясь, давать мне какие угодно поручения, что чем больше он мне будет давать работы, хотя бы самой и неблагодарной, тем мне будет приятнее.

Он выслушал меня и сразу переменил тон. «Так значит, Вы хотите работать? – сказал он. – А я думал, что Вы приехали на фронт, чтобы получать награды и ничего не делать, если так, то я Вас сейчас же запрягу, но Вы, наверно, ничего еще не знаете, не знаете даже как расположена дивизия?» Я ответил, что хорошо знаю расположение дивизии. Тогда он мне произвел целый экзамен и был поражен моими ответами, удивившись, как я в течении 2-х недель мог так хорошо изучить все дела. Он мне дал поручение осмотреть окопы 32-го полка и ознакомиться с расположением резервов.

Первый раз я отправился в передовую линию, т. к, до приезда начальника дивизии не считал себя вправе самостоятельно ездить в расположение полков. Выехал я верхом с ординарцем, до штаба полка было 6 верст. Взяв командира полка, направился к передовой линии, проехали одну версту, после чего пришлось слезть с лошадей и идти уже пешком, т. к. вся местность была открытая и солнце светило вовсю. Отправив лошадей домой, вдвоем с командиром полка двинулись к окопам по вырытому ходу сообщения, впереди шел стрелок связи. Этот ход сообщения был почти весь завален снегом и, кроме того, уже очень много заняло бы времени идти по нему 3 версты, поэтому мы шли напрямик полем, дошли до батальонного резерва в полуверсте от окопов. Осмотрев землянки офицеров и стрелков, похожие скорее на конуры, чем на жилища, я вызвал из них их обитателей, знакомясь с офицерами и стрелками. Среди офицеров встретил бывших воспитанников Московского лицея и Александровского училища, которые меня знали по Москве и неожиданно обрадовались мне. Поговорив с ними, я пошел далее к окопам.