Что особенного в новом подходе, и в чем заключаются его полезные элементы?

Когда ребенок охвачен какой-то сильной эмоцией, он не может никого слушать. Он не способен в этот момент воспринимать советы, утешения или разумную критику. Он хочет только одного – чтобы мы поняли его. Он хочет, чтобы мы поняли, что происходит в его душе в данный конкретный момент. Более того, он хочет, чтобы его поняли даже в том случае, если он не раскрывает полностью причину захлестнувших его эмоций. Это игра, в которой он открывает нам только малую часть своих чувств и хочет, чтобы мы угадали остальное.

Если ребенок говорит нам: «Учительница дала мне подзатыльник», нам не следует расспрашивать его о подробностях. Нам не стоит также говорить: «Что же ты натворил, чтобы заслужить подзатыльник? Если учительница дала тебе его, значит, ты что-то натворил. Что ты сделал?» Нам не надо даже сочувствовать: «О, какой ужас». Нам надо показать, что мы понимаем его боль, смущение и жажду мести. Как нам понять, что чувствует ребенок? Мы смотрим на ребенка, слушаем его и призываем на помощь собственный эмоциональный опыт. Мы знаем, что должен чувствовать ребенок, которого публично унизили в присутствии сверстников. Мы должны так подобрать слова, чтобы ребенок понял: мы представляем, через что ему пришлось пройти. Для этого подойдет любая из следующих фраз:

«Ты, наверное, ужасно смутился и растерялся».

«Думаю, ты просто пришел в ярость».

«Как ты, наверное, ненавидел в тот момент свою учительницу».

«Этот подзатыльник оскорбил все твои чувства».

«Да, сегодня у тебя был очень неудачный день».

Сильные чувства ребенка не исчезнут, если ему сказать: «Да, очень неприятно испытывать такие чувства», или пытаться убедить его в том, что «нет причин так себя чувствовать». Сильные чувства и эмоции не уменьшаются оттого, что их пытаются изгнать силой. Они уменьшаются и теряют свою остроту только в том случае, если слушатель принимает их с симпатией и пониманием.

Это утверждение верно не только в отношении детей, но и взрослых, что можно видеть на примере следующего отрывка[1] из протокола занятия в группе родительских дискуссий.

Инструктор. Предположим, что сейчас утро. Вы знаете, что иногда выпадают такие дни, когда по утрам все валится из рук. Телефон надрывается, ребенок плачет, а тосты подгорают, прежде чем вы успеваете это заметить. Муж смотрит на тостер и говорит: «Боже мой! Когда только ты научишься делать тосты?» Какова будет ваша реакция?

М и с с и с А. Я швырну тосты ему в физиономию.

М и с с и с Б. Я скажу ему: «Готовь сам свои чертовы тосты!»

М и с с и с В. Мне станет так обидно, что я расплачусь.

И н с т р у к т о р. Какие чувства вызовут у вас слова мужа?

Ж е н щ и н ы. Злость, ненависть, негодование.

И н с т р у к т о р. Легко ли вам будет приготовить новые тосты?

М и с с и с В. Только если бы мне удалось подсыпать в них яд!

И н с т р у к т о р. А когда муж уйдет на работу, легко ли будет вам убирать в доме?

М и с с и с А. Нет, весь день будет безнадежно испорчен.

И н с т р у к т о р. Возьмем ту же ситуацию: тосты подгорели, но муж, увидев, что происходит, скажет: «Да, моя милая, ну и денек у тебя сегодня: ребенок, телефон, а теперь еще и тосты!»

М и с с и с А. Если бы мой муж сказал это, я упала бы в обморок.

М и с с и с Б. Я почувствовала бы себя великолепно.

М и с с и с В. Мне стало бы так хорошо, что я бросилась бы мужу на шею и расцеловала его!

И н с т р у к т о р. Но почему? Ведь ребенок продолжает плакать, телефон звонить, а тосты, как ни крути, все-таки подгорели.

Ж е н щ и н ы. Все это не имеет никакого значения.