Но Стас ухватил меня за плечи.

– Пусти!  – рванулась я.

Матильда выхватила из кармана мобильник,  вскинула руку и  угрожающе произнесла:

– Я вызываю полицию. Три, два, один… – она  прикоснулась пальцем к кнопке срочного вызова на дисплее.

– Все-все! Не нужно! – Стас поднял руки вверх,  словно сдаваясь. – Я ухожу!  Войска отступают под натиском союзников, – он нажал на кнопку лифта, кабина открылась.

– Патронташ забыли, доблестный гусар! – злорадно  прошептала Матильда, схватила бутылку виски и бросила в кабину лифта.

Стас  неожиданно ловко для пьяного поймал ее и приложил одну руку к груди:

– Честь имею,  мммммэдам! – он шаркнул ногой и попытался учтиво поклониться, но его качнуло вперёд и он едва не влетел головой в закрывающуюся  дверь лифта.

– Не имеете вы чести, нелюбезнейший!  – звонко выкрикнула Матильда вслед  моему бывшему жениху.

 Я бессильно привалилась спиной к перилам.  Ватная слабость охватила все тело.

– Милая девочка, да на вас лица нет! – ахнула Матильда. – Пойдемте-ка! – она решительно взяла меня за руку. – У меня припрятан чудесный бальзам, заживляющий душевные раны.

– Да мне неловко, Матильда Видленовна, и так вас побеспокоил весь этот цирк, – я сделала слабую попытку освободиться, но не тут-то было.

– И  слушать ничего не желаю! Помните, как у Пушкина:

Выпьем, милая подружка,

Та-та-та-там – проклятый склероз, господи, помилуй нас, грешных,

Где же кружка?

Я рассмеялась и позволила ей затащить себя в квартиру. Никогда не была здесь  дальше прихожей, хотя Матильда не раз приглашала зайти на чашку чая.  Но мне  было как-то неудобно. Деньги за аренду  я давала ей в прихожей и быстро уходила к себе. Несмотря на раздрай в чувствах, меня поразила обстановка гостиной. Всегда думала, что огромная московская квартира бывшей актрисы странноватого вида, звезды советских музыкальных фильмов Матильды Снежинской,  наверняка завешана старыми плакатами, а мебель прикрыта кружевными салфеточками, на которых гордо красуются фарфоровые котики. И пропитана запахом валерьянки и лекарств.

Плакаты, действительно, были.  Но всего две штуки. На одном из них Матильда была одета в рабочий комбинезон гламурного вида, из карманчика которого кокетливо выглядывали гаечные ключи, и кокетливую фуражку.  Через весь плакат шли огромные красные буквы: "С песней на целину!" На втором  Матильда кружилась  в танце с красавцем в военной форме.  Между плакатами красовалось огромное фото с молодой Матильдой в мехах и шляпке с вуалеткой.  Фотошопа тогда не было, но я  слышала, что его вполне успешно заменяла ретушь. Не знаю,  насколько фотограф увлекался этой ретушью, но если  фото отражало реальность хотя бы наполовину, то Матильда  в молодости была настолько красивой, что все современные Лопыревы и прочие  Перминовы нервно обкурились бы  в углу до бессознательного состояния.

Заметив мой взгляд, Матильда улыбнулась.

– Вы были… то есть… и сейчас тоже, такая красивая! – не удержалась я.

– Ах, оставьте, милое вежливое дитя, – кокетливо отмахнулась Матильда. – Я никогда не была  классической красавицей. Но  всегда была чертовски обаятельна! Как в старой глупой оперетте: Ах, я всегда была Пепита-Дьявола, Пеппита-Дьвола, – пропела она звонким молодым голосом.

Обстановка квартиры, к моему удивлению, оказалась  ультрасовременной. Дорогая мебель из красного дерева явно ручной работы. Два компьютера:  обычный и ноутбук. Оба работали, что интересно.  Значит, это не часть модного интерьера, а вещи, которыми, действительно, пользуются. Плазменный телек на стене. И вместо  запаха кошек и валерьянки – аромат дорогих духов, который витал по всему дому.